13 апреля 1941 года строители перекрыли последние отверстия в Рыбинской железобетонной плотине. Воды Волги, Мологи и Шексны встретили на пути непреодолимую преграду и начали заполнять заранее подготовленное для них ложе. Этот день и стал днем рождения Рыбинского водохранилища.

Создавая плотины, шлюзы и гидроэлектростанции, Волгострой переработал 30 миллионов кубометров земли и уложил в наиболее ответственные сооружения 1,4 миллиона кубометров бетона. Из зоны, подлежащей затоплению, было перенесено на новые места 663 населенных пункта со 130 тысячами жителей. С географической карты исчез город Молога. Под водой скрылись старые броды, мели и перекаты, заливные луга Молого-Шекснинского междуречья. Вместе со снятым лесом погибла срезанная под корень самая северная по широте дубовая роща. Судоводители вычеркнули из лоции четыре шлюза одряхлевшей Мариинской системы.

17 мая через Рыбинский шлюз прошел первый караван судов. Этим был положен конец перегрузкам большегрузных барж на малотоннажные в рыбацкой столице — городе Рыбинске.

Созданное руками человека водохранилище по своим гидрологическим характеристикам относится к водоемам крупным, мелководным и бурным. Оно занимает 8 процентов территории Ярославской области, а Мологский и Шекснинский плесы раскинулись на землях Калининской и Вологодской областей. Ширина моря превышает 50 километров. Берегов не разглядишь даже в многократный бинокль.

В чаще водохранилища, как будто специально созданной для моря, плотины задерживают 25 миллиардов кубических метров воды. Этими запасами можно было бы наполнить канал по длине экватора, шириной 125 метров и глубиной 5 метров.

Вода — самый емкий аккумулятор тепла. На протяжении лета она поглощает лучистую энергию солнца, и тогда температура воды поднимается до 25—30 градусов. Осенью, когда холодные воздушные массы с севера надвигаются на наш район, вода вступает с ними в непримиримую борьбу.

Теплое дыхание воды на две недели отодвигает сроки наступления осенних заморозков.

Расположенное на перекрестке циклонов почти со всей планеты, море редко бывает спокойным. В штормовую погоду есть где разгуляться волне. Удар ее обладает огромной энергией. Обрушиваются и отступают берега. За короткое время рухнули в воду церковные здания, оставленные в качестве маяков. В одну ночь был подмыт и сполз в воду дом в Переборах. Пароходы в шторм укрываются в убежищах. И только чайки в ладу с бушующей стихией.

За буйный нрав люди называют водохранилище морем. И для этого есть много оснований.

В жаркую, тихую погоду летом заметны бризы — ветры, характерные для прибрежных районов морей и океанов. Днем ветер дышит морской влагой, ночью несет медвяные запахи побережья.

Считалось, что миражи характерны только для знойных пустынь и ледяного безмолвия севера. А их наблюдали и над водной поверхностью рукотворного моря.

Площадь водохранилища огромна. Процесс испарения продолжается беспрерывно. В воздушное пространство уходит вода, нужная турбинам.

Восходящий поток растекается от центра в стороны побережья. Встретится ему на пути местная грозовая туча, вытеснит он ее обратно на берег и заставит там разразиться обильным ливневым дождем. Вот почему над самым морем осадков выпадает меньше, чем на берегу.

Красивы берега водохранилища. Есть места, где они обрывисты, с ожерельем из валунов, с деревьями, упорно цепляющимися за берега своими полуоголенными корнями.

На старых вырубках волны вымыли часть грунта под корнями, и пни, как спруты, приготовившиеся к смертельной схватке, застыли в боевой позе. На отмелях и торфяных островах качаются заросли тростника и черные головки рогоза.

Кажущееся безграничным водное пространство размечено знаками судовой обстановки, мерцающими огоньками, указывающими направление судоходных трасс.

Бесподобен восход и заход солнца на море. Небо, облака, вода, затопленный лес наряжаются в одежду из тысячи оттенков, искрятся, сверкают, то замирая, то вспыхивая.

Познакомьтесь с Рыбинским морем поближе, и вы полюбите его. Сколько интереснейших тайников оно раскроет своим друзьям!

— А вы слыхали, в котловане на Шексне откопали какое-то допотопное животное?

— А вы слыхали, раньше здесь был тропический климат и какое-то озеро?

— А вы слыхали... — раздавалось по всему поселку гидростроителей. Новости росли, как растет снежный ком в зимнюю оттепель. Трудно было понять, где правда, а где досужие вымыслы жителей поселка.

Геологов Волгостроя Хименкова и Михалевич я встретил на фабрике-кухне. Я подсел к ним и стал задавать тоже вопросы.

— Да-да... — ответили они утвердительно. — В отложениях пермотриаса найдены остатки земноводных стегоцефалов, лабиринтодонтов, рачков, чешуек рыб и даже шишки плеуромеи с сохранившимися спорами. Все эти находки представляют большую редкость и интерес. Последняя же находка — единственная на европейской территории Союза и вторая после находки на острове Русский на Дальнем Востоке.

— Озеро? Да, было... Тропический климат тоже...

Вернувшись домой, я попытался по отрывочным рассказам геологов осмыслить услышанную от них интересную геологическую историю района будущего водохранилища.

...Много миллионов лет назад горообразующие процессы на Урале приподняли дно моря в наших широтах. Море расчленилось здесь на отдельные лагуны, связанные между собой неширокими протоками.

Тропическое солнце сушило мелководные лагуны. Вода испарялась, отлагая на дне различные соли, пестроцветные глины, пески и мергели. Все известные нам цвета и расцветки собраны в этом природном музее ленточных отложений.

На суше росли древовидные папоротники, хвощи, плауны, сменившие древесных великанов каменноугольного периода, не сумевших приспособиться к засушливому климату. Растительность тех периодов еще не имела годовых колец: климат круглый год был ровным. На берегах и в воде жили ящеры-рептилии. Одни из них напоминали современных лягушек ростом с вола, другие — черепах с длинной змеиной шеей и хвостом, или ящериц-великанов.

— Показательно... — вспомнил я слова Хименкова, — что у большинства животных того периода наблюдается явное смешение форм. У большинства из них голова напоминала голову ящерицы, морда — дельфинью, зубы — пасть крокодила, плавники — как у кита, хвост — рыбий. Они выходили на берег и возвращались обратно в воду или заселяли болота. У всех на голове красовался панцирь. Одни были хищниками, другие травоядными, но готовыми постоять за свою жизнь.

Над зарослями плеуромеи, напоминающими наши тростники, проносились первые пернатые — стрекозы-великаны. Окутанные осадочными породами, они сохранились до наших дней.

Шли века, менялась излучающая способность солнца, а земная поверхность занимала разное положение к этому источнику жизни. Теплые периоды сменялись прохладными, наступали и таяли ледники, менялся рельеф земли, ее растительность и животный мир.

В четвертичный период горы Скандинавии стали складами снега. Нарастая, снег сжал себя до плотности фирнового льда и под тяжестью вышерасположенных слоев пришел в движение. Ледники поползли с гор, дробя и захватывая с собой обломки разрушаемой по пути породы.

Лед Днепровской стадии оледенения втек во впадину севернее современного Рыбинска и вспахал отложения мелового и юрского периодов, обнажив пермотриасовые, более древние пестроцветные глины. Вот почему при подготовке котлована ГЭС под четвертичными отложениями обнаружены только эти слои. Не найдешь здесь белемнитов и аммонитов, так широко представленных за чертой водохранилища и являющихся распространенными представителями юрского и мелового периодов.

Начался цикл потепления. Ледник отступил к месту своего зарождения. На сглаженной равнине остались лежать валуны, щебень и галька, собранные в единое целое моренными суглинками.

Вода из-под тающего льда собиралась в ручейки и дала начало «предкам» Мологи и Шексны. Эти реки, блуждая по неровностям рельефа, проложили себе путь в древнейшую впадину Молого-Шекснинского междуречья и постепенно заполнили ее водой. Ледниковое озеро росло. Его граница на севере проходила по линии современных городов Череповец — Устюжна, а на юге — к Рыбинску. По своей площади и глубине оно было больше Онежского озера. Долгое время было бессточным.

С юга, рожденная ледником на Валдайской возвышенности, к озеру продвинулась еще одна река — прародительница Волги. Упершись в прочный барьер между Мышкином и Рыбинском, она долго копила силы для прорыва. Размыв гряду, влилась в озеро. Питаемое теперь водами трех рек, озеро переполнилось до краев. Вода в озере обнаружила понижение суши и маленьким ручейком потекла к реке Каме, впадающей в Каспийское море.

Много раз менялся климат, наступали и отступали ледники, гибли и нарождались новые виды животного и растительного мира. В районе озера жили мамонты, шерстистые быки-носороги, овцебыки и другие могучие животные. У деревьев появились годовые кольца и защитная

кора. Они также оставили о себе памятные следы в отложениях грунтов своего времени.

Три раза резко понижался уровень древнего озера. Это Волга, достигая более рыхлых пород в Рыбинской гряде, скачками углубляла свое русло. Она оставила по берегам озера платформы трех обширных террас, по которым геологи «прочитали» любопытные страницы каменной книги.

— Что же получается? — задал я тогда вопрос знакомым геологам. — Волга, оказывается, моложе Мологи и Шексны? Она присвоила себе устье Камы, превратив ее в свой приток? А форма водохранилища будет обязана очертанию древнего озера?

— Да, — услышал я ответ геологов. — Озеро создали Молога и Шексна, а уничтожила его Волга. А вот мы, гидростроители, перекроем Волгу, восстановим это озеро. Пусть оно послужит человеку.

Вижу один островок небольшой —

Зайцы на нем собралися гурьбой.

И. А. Некрасов.

"Дедушка Мазай и зайцы"

Эта весна для Волги была необычной. Полой водой подняло посеревший лед. Еще сохраняя контур реки, он как-то беспомощно плавал, окруженный разливом воды. Затем лед прижало ветром к берегу, и он затерялся в прибрежной заводи.

Я стоял на берегу и наблюдал за этой картиной. Ко мне подошел слесарь автобазы Андрей. Наши койки в общежитии когда-то стояли рядом, и я удивлялся, что этот простой рабочий парень как одержимый глотал запоем географическую литературу.

— Вспомни прошлую весну, — заговорил он со мной, — В ледоход льдины лезли друг на друга, трещали, стреляли, все рушили на своем пути. А теперь... Запрудили реку и смотреть не на что. — И он разочарованно махнул рукой, — Слушай. Говорят, весь лед нынче бросило на Пушму. Понастроило там дворцов уйму... Ты не хочешь завтра прокатиться по новому морю? У моего дядьки есть лодка с подвесным мотором.

Подумав немного, я согласился.

...В тихий воскресный день мы отправились на море. Наша лодочка шла мимо развалин села Нижне-Никульского. Вода заливала фундаменты снесенных построек, а на высокой волжской бровке лежали обломки взорванной церкви. Кое-где из воды торчали неснятые заборы, а за одним из них угрюмо стояло перезимовавшее огородное пугало.

На нашем пути часто встречались небольшие возвышенности, еще не успевшие скрыться под водой. Они создавали архипелаг островов, и мы объезжали их.

В районе маленькой речушки Пушмы не обнаружили нагромождений льда, о которых сообщали первые рыбаки. Другой цели у нас не было, и мы высадились на одном из островов.

Выглядел он не очень живописно. Негустая прошлогодняя трава имела блеклый вид. Набухшие почки молодых березок не вытолкнули своих клейких лепестков. Впереди виднелось пепелище снесенной деревни Рожново. Одинокий колодезный журавль умоляюще поднял вверх свою руку.

Мы втащили лодку на пологий берег и решили посмотреть, что делается на этом клочке земли, которому тоже суждено стать дном моря.

— Берегись, — вдруг услышал я голос Андрея.

Из развилки двух ветвей, вытянув в нашу сторону злобную голову, шипела змея. Сколько раз это повторилось в тот день! Змеи, как лианы в тропическом лесу, обвив сучья, терпеливо ждали спада воды. Этому научил их опыт прошлых лет. Каждой весной Молого-Шекснинское междуречье заливали талые воды. Но проходили дни, спадала вода, и все возвращалось в привычное русло. В этом году они напрасно ждут спада воды. В связи с наполнением Рыбинского водохранилища его не будет.

Неподалеку над мелким кустарником с криком кружила стая ворон. Решили проверить, чем вызвана эта суматоха.

По дороге увидели, как на высоко срубленном пне нежились две ящерки. Тут же, свернувшись в кусок серого булыжника, дремал на солнцепеке ежик.

Из малинника опустевшего сада, встревоженные чавканьем наших сапог по грязи, дали стрекача два лохматых зайца.

На одном из бывших огородов сплошные кротовые горки. Часть из них шевелится у нас на глазах. Обитатели подземных ходов вслепую недалеко отступили от наседающей воды. Спасаясь от ветра и хищников, они тут же спрятались в землю и благоустраивают свое временное жилье.

Подошли к кустарнику, где кружили вороны. У нас из-под ног разбежались мыши. Это их ловили серые хищницы.

Возвращались к лодке грустные. Только здесь на островке мы осознали бедственное положение обитателей междуречья.

— Что-то надо делать, — волновался Андрей.

Решили позвонить в Рыбинский союз охотников.

...В следующий раз я встретил Андрея в библиотеке. По блеску его глаз я понял: у него какие-то новости.

— Дядька получил повестку. Мобилизовали его «для вывозки на материк с островов зверей, имеющих промысловое значение» — так было написано в повестке. Понимаешь, я ввязался в эту историю. Доволен. Наш остров стал совсем маленьким. Что на нем бы-ы-ло. Каша из мышей, ежей и кротов. У нас на глазах лиса удрала вплавь на соседнюю гриву. Зайцев на островке — семнадцать. Подъехали к ним, а они словно заждались нас. За уши — и в лодку... Картинка, да и только... Дедушка Мазай и зайцы. Вот и сейчас все перед глазами. Век не забудешь такого.

...Наполнение Рыбинского водохранилища совпало с началом Отечественной войны. Я вернулся из армии только в 1947 году. Андрея больше не встречал. Разговаривая с рыбаками, водниками, читая литературу о Рыбинском море, я всегда вспоминал первые месяцы существования моря и как бы дополнял недосмотренную страницу из его жизни.

Многие видели, как из затопляемой зоны происходило паническое бегство полевых мышей и ежей. Они наводняли деревни на побережье, заполняли чердаки, сараи. Кошки сначала были рады такому обилию пищи, затем неделями прятались от мышей, как от напасти, на вершинах деревьев.

Лоси спасались на подготовленных к сплаву плотах пли переплывали небольшие заливы.

Недавно рыбак из Легкова рассказал один из курьезов тех дней.

— Поставили мы с напарником сети у Мологи. Едем домой, гребем по очереди. Видим, плывет лось, матерый, грива, как у льва. «Давай заарканим, — предложил мне напарник, — пусть буксирует». Я согласился. Еле догнали его. Бросили конец на рога, второй завязали за кольцо в носу лодки. Сидим, курим и смеемся... Повезло двум чудакам. Расскажи дома, не поверят. Плывем. Берег уже близко. Когда ноги лося достали до дна, он рванул и помчал нас курьерским. Не учли чудаки отмели. Страшно стало... Не успели развязать пли перерезать конец. Пришлось вывалиться из лодки в воду у самого берега. А лодку нашли потом в болоте. В щепы разнес, супостат. Вот вам и такси.

Первое письмо

Твой Евгений.

16 декабря 1936 года.

Второе письмо

Твой Евгений.

23 июля 1939 года.

Третье письмо

Твой Евгений.

7 сентября 1940 года.

Телеграмма

Четвертое письмо

Твой Евгений.

20 июня 1941 года.

Дом Савелия Кузьмича стоял на высоком берегу Волги. До воды было, однако, далеко. Но весной, когда таяли потускневшие снега, Волга, тяжело дыша, с шумом ломала свой ледяной панцирь, переполнялась, вырывалась на пойму и близко подходила к дому.

В такие дни Савелий Кузьмич выходил на улицу и с обрыва долго следил за ледоходом. Любил он Волгу с какой-то необъяснимой нежностью. Мальчиком в коротких штанишках долгие летние дни играл он на реке, купался, ловил пескарей. Когда подрос, пас лошадей в ночном, косил буйную траву на Молого-Шекснинском междуречье и часто сопровождал отца в его далеких поездках по Мариинке. Высиживая на плоту у костра, еле теплящегося в густой мгле, он прислушивался, как маленький буксир, дрожа ревматическими суставами и ломая плицы, пыхтел на очередном перекате.

На этом крутом берегу встретил он веселую плясунью Аннушку. Она приезжала в гости к родственникам. Вьюном вился молодой Савелий вокруг русоволосой девушки, лихо отделывая кадриль. Были робкие встречи, недомолвки. Короткие ночи проводили они под условленной березой. А на зорьке, не чувствуя усталости, каждый день отмеривал он десяток километров от Мологи до дому... Через год они поженились.

Потом он сам водил плоты по Волге и Шекске, редко бывая дома во время навигации.

Прошли долгие годы. Подошла старость. Тихо стало в просторной избе. Улетели из родного гнезда как-то сразу повзрослевшие дети. Летом звенят голоса внучат, приезжающих на дачу, а зимой только редкие письма напоминают о большой семье.

В тихий летний вечер зашел как-то к Савелию Кузьмичу сосед — Глеб Иванович. Задымили старики самосадом, усевшись на низкой поленнице.

— Слыхал, Савелий Кузьмич? Плотину собираются у нас строить. Воду подымут. Город Мологу совсем зальют. Людей выселять будут. Потревожат и нас. Как ты думаешь?

— Думать тут нечего. Одни разговоры. Разве можно Волгу перегородить? Сам знаешь, что она весной делает. На другой день, строгая у дома весло, Савелии Кузьмич ворчал себе под нос.

— Чудаки! Море выдумали. Инженерия... Переселиться в поле от воды. Эка радость на старости лет. Не поеду! — заключил он, с досадой ударяя топором по чубаку.

И когда ему, как и всем соседям, предложили переселиться на новое место, он наотрез отказался.

— Савелий Кузьмич! Надо, надо переселяться. Сосед ваш Глеб Иванович опять хочет жить вместе. Место вам отвели хорошее, сухое. Перевезем дом, отремонтируем, а там живите до ста лет.

— Я сказал... Умру, вот тогда и перевозите: меня на кладбище, а дом на новое место.

— Савелий Кузьмич! Подмоет дом море. С ним шутки будут плохи. Стихия!

— Поживем, увидим эту стихию. Снесет Волга весной вашу плотину, как пить дать.

...Соседи Савелия Кузьмича давно обосновались на новом месте. А его дом остался одиноко стоять на берегу, как на хуторе.

Трудно сказать, о чем думал упрямый старик, но он очень внимательно следил, как росла вверх железобетонная плотина. Уходящие в небо краны своими хоботами поднимали железные балки и укладывали на бетонные быки. Канатная дорога и днем и ночью тянула от мачты к мачте груженые вагонетки, казавшиеся вверху игрушечными.

Недалеко рвали камни. Дребезжали от взрывов стекла в рамах. Мимо дома проходили незнакомые люди в замазанных глиной и маслом комбинезонах.

Прошло несколько лет. Осанистая плотина перегородила путь Волге. Ажурные мачты, не опуская на землю, понесли провода в Москву.

Наступила весна. Вода вела себя в ту весну необычно. Месяц подымалась и не думала спадать. Просыпаясь рано утром, Савелий Кузьмич надевал рыбацкие сапоги и шел к лодке. Привязанная с вечера на суше, к утру она всегда оказывалась в воде, далеко от берега. Подтягивая ее, старик думал:

«Что же дальше будет?»

С первых ветреных дней «море» начало вести себя так, как и полагается морю. Крупные волны лихорадочно толкались белыми гребешками, пенились, наталкивались на песчаный берег, били в обрыв. Размываемый обрыв с каждым месяцем все ближе и ближе подходил к дому.

Улетели куда-то ласточки, оставшиеся без своих гнездновок. Одна за другой осыпались грядки. Склонила к воде свою голову ветвистая черемуха. Вот наконец до дома осталось не больше метра. Все чаще стал задумываться Савелий Кузьмич, косо поглядывая на неумолимо приближающийся обрыв. Море словно мстило ему за высказанное когда-то неуважение.

— Подмоет дом, пожалуй, в следующем году, — думал Савелий Кузьмич, качая седой головой.

Вошел в дом. Обрадовалась Аннушка. Хозяин прибыл. Она чувствовала, что тяжело Савелию, и старалась быть спокойной. Не хотела тревожить его в тяжелую минуту.

Сидели оба молча, как перед большой дорогой. Прислушивались к вою ветра, к близким всплескам воды.

Обломились половицы в кухне. Большая русская печь грузно осела в подполье. От трубы на пол полетели кирпичи.

Вскочил со своей табуретки Савелий. Посмотрел в беспокойные глаза Аннушки. Неловко, виновато себя почувствовал. Но нет, не заметил он в них упрека.

— Выходи, Аннушка, на улицу. Вещи буду подавать тебе через окно.

...Из кино возвращались домой несколько молодых парней. Среди них был Юрий, сын Глеба Ивановича, шофер колхоза. Увидев столь необычное переселение, они подошли к дому.

— Помочь, что ли, Савелий Кузьмич?

— Да, ребята, помогите. Проштрафился на старости лет. Вот и придется сегодня провести ночь на улице. Только бы дождя не было.

— Ничего, Савелий Кузьмич! Машину подгоним. Проживете зиму у нас. Отец еще вчера о вас справлялся. И мать будет рада, — ответил Юрий.

Долго пришлось повозиться с вещами. Когда куранты пробили полночь, на улицу вынесли репродуктор. В доме остался старенький диван. Савелий Кузьмич предложил:

— Посидим немного, по старинке.

Все уселись. Посидели немного молча. Гудя, подъехала автомашина. Савелий Кузьмич встал, оглядел кругом опустевший и израненный дом и тихо подошел к дивану. Вынесли его и поставили на автомашину. Быстро погрузили на нее все. Забралась на вещи Аннушка. Дед медлил.

В эту минуту в его сознании проходит долгая жизнь на реке.

Прошла минута, две... Вдруг дом покосился и сполз в реку, скрежеща свежими изломами углов.

Сквозь крышу и кучу бревен хлестала волна.

Тихо всплакнула Аннушка, утирая передником скупые слезы. Савелий Кузьмич не то с сожалением, не то с восхищением смотрел на свой бывший дом. Да, море! Настоящее море!

В тот год водохранилище впервые наполнилось до предусмотренной проектом нормы. Под водой исчезли острова и косы, сгладились мысы и заливы, отодвинулись к горизонту берега. Есть где разгуляться волне. И она напоминала о себе в каждом случае, когда ветер переходил опасную черту — 5 баллов. Уходили в укрытия суда. Запоздай немного, и от плотов остался бы только обрамляющий такелаж, а бревна расплылись бы по морю, словно желая вернуться назад, в покинутые урочища...

Море имеет какой-то свой, еще не разгаданный характер. Синоптики пытаются разгадать его буйный нрав, чтобы вносить поправки в прогноз погоды на местные условия. Им нужны наблюдения в открытом море.

От переселенного города Молога остались торчать из воды несколько кирпичных зданий. В проемы окон второго этажа ломятся волны, звеня битыми стеклами и замирая в лабиринте опустевших комнат.

На окраине города, в брызгах и легком тумане, как утес, высится островок. Отвесные стены круто уходят в воду. На северной его стороне низкая отмель ощетинилась рядами размочаленных свай. Под метровыми сводами подвала разгуливает рыбья мелочь.

Церкви и тюрьмы строились на вечность. Развалины мологской тюрьмы и облюбовали гидрометеорологи.

На груде кирпичей выросла палатка. Трое ходят по кирпичам и мысленно восстанавливают расположение стен, камер, коридора, чтобы использовать сохранившиеся стены для домика метстанции.

Первая ночь оказалась беспокойной. Проснувшись, я не сразу мог понять, шумит у меня в голове или за трепещущей от ветра палаткой. Накат волны на отмели шелестел мелкой галькой, скрипел сдвигаемыми кирпичами. Кругом рокотала волна. Низкие облака совсем рядом сливались с водой. Темнота казалась жуткой. С нетерпением ждали рассвета.

И вот наконец над Юршинским островом медленно восходит солнце. Вершины волн заискрились светляками, а у нашей стены появилась цветастая радуга. От одного из домов, еще невредимого вчера, осталась одна стена. Ее атакуют неистовые волны, приноравливаются опрокинуть и расчистить себе путь к берегу.

Три дня над островком стоит облако пыли. Летят в воду кирпич за кирпичом. На освобожденную от обломков площадку коридора постоянно валится сверху новая осыпь. Кажется, этому не будет конца.

Настало время лепить стену поперек коридора. Павел Денисович подает очищенный кирпич и так чихает, что вздрагивают очки на кончике запыленного носа. Я беспрерывно готовлю цементный раствор. Мастер на все руки Аверьянов кладет стену.

Через неделю усталые и довольные ужинаем на ящике в комнате.

— А куда же поставим флюгера?

— Используем печные отдушины в стенах. Они подойдут...

— Говорит Молога! Примите сводку погоды, — ушла в эфир первая радиограмма.

На северной стороне острова, уцепившись корнями за осколки кирпичей, стоит чахлый куст калины. Вечером Павел Денисович показывает на него.

— Единственная зелень. А что, если принести к нему торфа и песку, расти будет?

— Надо помочь кустику, — соглашаемся мы с ним и на другой день таскаем грунт к кустику.

— Давайте сделаем грунтовые дорожки ко всем приборам!

Волной поднесло к островку рыбацкую корзину. По очереди таскаем в ней торф п песок.

— А что, если сделать клумбу для цветов! Люди здесь будут жить постоянно.

— Говорит Молога! — летит очередная сводка погоды.

Весна следующего года принесла новых обитателей островка. В подвале поселилась пара ласточек. На борьбу с тюремными крысами был приглашен кот. Зацвела благодарная калина. На маленькой грядке росли цветы и редиска. Жизнь на Мологе продолжалась.

Дежурная по кухне разлила суп по мискам и пригласила к столу. Шумно усаживаемся. После работы на воздухе аппетита нам не занимать.

В это время в комнату вбежал Валентин, техник по приборам метеорологической станции «Мыс Рожновский».

— На море большая подвижка льда... Со льдом унесло рыбаков... Помогите спустить лодку.

Суп остался стынуть на столе. Девушки выскочили на улицу, не накрыв развевающихся на ветру волос. Тороплюсь и я, путаясь в рукавах полушубка. Направляюсь к перевернутой на зиму лодке, чтобы помочь убежавшим вперед девушкам. А лодка уже плывет по торосам к разрыву во льдах.

...Дольше обычного и тяжело замерзало в этом году Рыбинское водохранилище. Северный ветер, тормоша воду, отнимал у нее последние запасы тепла, накопленные летом. Сопротивляясь ветру, вода выделяла шугу и укрывалась ею, как пушистым ковром. Теряясь в замысловатых узорах такого ковра, в бессилии гасли волны и ветер, а морозный воздух незаметно ткал из ледяных кристаллов сплошной ледяной покров.

Прошла неделя. Новый шторм решил разгуляться по застывшему морю. Вода, затихшая под льдом в ожидании новой весны, не отзывалась волной па ветровые порывы. А ветер все жал и жал на непокорный лед. Цеплялся за каждый бугорок, за каждую льдину, лежавшую поперек пути, искал уязвимое место. И нашел.

Глухой рокот повис в воздухе. Узкая трещина молнией прочертила белесую пелену льда, росла на глазах, и разломанный лед, набирая скорость, засуетился в торопливом дрейфе. Под напором льдин трещала, стреляя, неподвижная кромка: льдины то уходили куда-то вниз, рассыпаясь брызгами, то играющим тюленем выскакивали из воды, блестя на солнце нежнейшей глазурью.

Трое рыбаков, ставивших сети для подледного лова рыбы, оказались на подвижной льдине.

...Лодку тянули пятеро. Стальная цепь остро врезалась в плечо Валентина. Ухватившись за смерзшиеся борта, ему помогали согнувшиеся от напряжения наблюдатели метеорологической станции.

Мелкие торосы, как насечка на наждачной пиле, цепко хватали за днище. Лодка шла зигзагами, обходя ледяные барьеры. Девушки падали, поднимались и снова впрягались в упряжку.

— А ну, поднажмем еще раз, чего забуксовали, — командует Тася Баранова, начальник станции.

— Взяли! — крикнула Люда и от напряжения вытянулась в струну.

За широким раздольем неподвижно стояли три фигуры и терпеливо поджидали лодку.

Лодку спихнули на чистую воду. Подгребая обмерзшими веслами, плыл один Валентин. Остальные сгрудились у кромки льда.

— Девчата! Вы замерзнете, возвращайтесь скорее домой. Лодку помогут протащить назад рыбаки.

— Нам жарко, а не холодно. Дайте отдышаться.

— Смотрите, в лодку садятся двое. Кто же будет ждать следующего рейса?

Гляжу на одинокую фигуру и узнаю рыбака Споткая. Лодка движется к нам. Уже видны- знакомые лица. Напряжение спадает. А ветер продолжает двигать льды. Там, где подвижный и неподвижный лед встречаются, растут горные хребты.

Девушки ушли на станцию. Я возвратился в общежитие. Есть расхотелось, и не потому, что остыл суп, а просто нет еще за столом шумных девчат.

Хорошо рано утром, взяв с собой мыло и полотенце, не торопясь подойти к воде. Забраться на какой-нибудь плоский камень, выступающий из нее, и долго полоскаться. А если на море тишина и светит ласковое солнце — приятно выкупаться.

Но если на море шторм, приходится лить себе на руки из умывальника тонкую струйку теплой воды, не чувствуя удовольствия. Во время шторма не подходи близко к воде. Накат беснующейся волны забрызгает или собьет тебя с ног, да и вода в это время мутная.

Люблю я умываться на берегу моря. Вот и сегодня иду к воде мимо площадки метеостанции на мысе Рожновском.

Шторм, бушевавший всю ночь, затих. На каменистой отмели легкие всплески воды ласкают камни. Мой любимый камень торчит из воды.

А это что? Странно и непонятно! Вдоль всего уреза, на суше, одна рядом с другой и кучками лежит самая настоящая картошка.

Откуда она взялась здесь? Много догадок приходит в голову, но как узнать правильный ответ? Умывшись, иду за корзиной и собираю несаженый урожай. Заношу корзину в служебное помещение станции и рассказываю о своей находке.

По лицу Гали, дежурившей на станции, вижу, что она удивлена не меньше меня. Смотрит настороженными глазами.

Узнав, где я обнаружил картофель, Галя воскликнула:

— Это же мой картофель, но как он туда попал?

Настала моя очередь удивляться.

— В чем дело, Галя?

— Вчера наш катер был в Брейтове. Мама говорит мне: «Возьми себе свежей картошки, катер довезет до станции». Я согласилась. Ночью сильно штормило. Пристать к мосткам катер не мог. Команда катера решила схитрить. Когда катер подошел к мосткам, на них прыгнул механик, а катер опять ушел от мостков. Когда он подошел второй раз, высадили меня. А мешку не повезло. При разгрузке задели за что-то острое. Мешок разорвался, и картофель высыпался в воду. У мостков глубоко. О спасении картофеля нечего было и думать...

Однако море катало картофель по дну и выбросило его на берег, чисто вымытым вернуло своим друзьям.

Своеобразием ландшафта Рыбинского водохранилища, возможным только на искусственном водоеме, является затопленный лес и кустарник. Огромного напряжения потребовала работа по очистке дна будущего водохранилища. И все же к моменту его наполнения водой осталась невырубленной тысяча гектаров лесных массивов.

Ежегодно при весенних разливах Мологи и Шексны большая часть лесов затоплялась, но это длилось около месяца и происходило в период относительного покоя в жизнедеятельности растений, не принося большого вреда.

С наполнением водохранилища оставшийся лес оказался в непривычных условиях. Стволы остались глубоко в воде. Под слоем воды задыхались корни. Над поверхностью распласталась зелень хвои, дублируясь в зеркальной глади. Синие ленты просек опоясали кварталы. Поляны в лунном мерцании блестели сказочными озерками, сжатыми причудливыми тенями, а днем в них купались отражения кучевых облаков.

Первый же год оказался пагубным для большинства видов деревьев. Замерла елка, осыпав в воду колючий наряд. Высохла надводная часть березы. Подводная часть упорно сопротивлялась гибели, пытаясь кинуть в воду новые корешки.

Наиболее выносливой оказалась сосна. Только на второй год у нее начала осыпаться хвоя.

Мертв и мрачен на первый взгляд затопленный лес и, кажется, не может порадовать проблесками яркой жизни.

Но это на первый взгляд.

В затопленном лесу создались благоприятные условия для развития многих живых существ.

Штормовые ветры теряют свою энергию на первых десятках метров лесной стены. За сотню метров от линии кипящего прибоя на воде царит тишина. В затишье, на небольших глубинах, появились заросли водной растительности, ковры манника и роголистника, зеленые поля ряски.

На таких участках лучший нагул для водоплавающей птицы. Среди непролазных завалов леса линяют потерявшие силу взмаха своих крыльев селезни и молодые гуси, не только местные, но и пришельцы, обнаружившие при своих перелетах удобные заводи, не посещаемые человеком.

Весенней порой в затопленный лес на нерест валом валит рыба, частыми всплесками нарушая тишину. Иногда под вечер рыба выскакивает из воды и словно от избытка сил или простого любопытства рассматривает окружающий пейзаж. Но это не любопытство. Тысячи мошек вьются над водой. Пара хищных глаз неустанно следит за ними.

Из-за разрешенных деревьев кильваторной колонной выводит свое семейство чемга. Длинные шеи птиц, как перископы подводных лодок, рыщут по сторонам. Разве можно быть уверенным, что на ближайшей сосне не сидит в ожидании добычи орлан белохвостый! Под гортанный крик матери весь выводок мгновенно исчезает в воде. Маленькие проворные чайки, часто взмахивая крыльями, висят в воздухе и зорко глядят с высоты в воду. Появляется в поле зрения косячок беспечных мальков — и птицы камнем падают в воду и с рыбкой в клюве взмывают вверх.

Кружевные очертания корявых сучьев вдали затенили какие-то темные узлы. Подъезжайте поближе, и вы увидите крупные гнезда. В районе Яны в 1948 году на небольшой площади соснового бора в воде их было триста. Это колония цапель.

Несмолкаемый крик несется с зеленого островка. Это серые чайки хозяйничают около своих примитивных гнезд.

Нет, нельзя назвать мертвым затопленный лес. Умирая, он хранит жизнь других существ.

Плавучую метеостанцию весной поставили на якорь в залив за небольшим островом. Она встала сюда, прикрывшись от волн узкой полоской торфа. Несколько юношей, как робинзоны, жили на ней и вели наблюдения за погодой, держа связь с базой только по радио.

В один из чудесных июльских дней, когда воздух был накален до звона в ушах, а небо было чистым-чистым, у баржи стало твориться что-то неладное. Из воды появлялись крупные пузыри и лопались, как елочные хлопушки. Вода бурлила, словно на дне начал действовать гейзер.

К вечеру появились небольшие пятна черно-бурой жижи. Раздался гулкий, как вздох облегчения, звук, и на поверхность воды вынырнули стволы болотных сосенок, пни, коряги, деревья.

Качнулась баржа. На палубу выбежал встревоженный наблюдатель Сергей Шульга. Он не узнал окрестности.

Залив исчез. Вместо воды блестела на солнце какая-то грязь. Баржа-метеостанция оказалась на суше. В мелкой лужице, как в ловушке, металась щука. Раскрывая тревожно рты, разлеглись плашмя несколько лещей. Косячок рыбьей мелочи скользящими блинчиками пытался допрыгнуть по воздуху до исчезнувшей воды. К всплывшему со дна торфянику кинулись с криком парившие недалеко чайки.

...Однажды утром жители поселка Переборы с изумлением увидели перед плотиной не залив, а сушу. Вода исчезла, а перед их глазами стоял какой-то вымученный лес, как будто нарисованный робкой рукой ребенка. Без хвои, как после пожарища, деревья сиротливо буравили небо.

Предприимчивые жители уж е бродили по острову, приплывшему ночью в поселок. Мужчины заготовляли дрова, женщины собирали подснежную клюкву, а ребята то и дело вспугивали уток с насиженных гнезд.

У пароходов, пытавшихся увезти остров в открытое море, рвались буксиры. А он исчез так же незаметно, как и появился, послушный только напору ветра.

...Несколько лет назад большой торфяной остров перегородил Согожский залив. Город Пошехонье был отрезан от моря. С обеих сторон от торфяной перемычки скопились пароходы. Неделю расчищал земснаряд проран в острове для прохода судов.

Еще раньше авиаразведка обнаружила несколько островов, направляющихся к гидроэлектростанции. Навстречу им вышли шесть мощных озерных буксиров. Они оттеснили часть островов к берегам. Но некоторым удалось прорваться к запани. Они навалились на нее, создав угрозу аварии.

Вызванная пожарная машина пыталась резать острова струей воды, но напор гасился торфом и водой. Беспрерывно работал грейфер, очищая водоводы от постоянной закупорки. Прибыли подрывники. Гулкие взрывы будили окрестность. В воздухе кружил самолет-разведчик.

Часть островов удалось пропустить через грязеспуск, другие вернулись в море.

Жители Рыбинска и Ярославля ощущают на себе каждое наступление торфов. В такие дни вода в городских водопроводах вгустую взмучена частицами торфа.

Торфяные острова-сплавины являются характерными образованиями для искусственных водоемов. При наполнении водохранилища были затоплены большие площади болот. Торф, оказавшись под водой, разлагается без доступа воздуха, выделяя газ — метан. Он очень легкий. Скапливаясь внутри и под торфяной залежью, метан увеличивает плавучесть торфяного слоя, нарушает равновесие и, оторвав его от материнской породы, поднимает на поверхность воды.

Так начинает жизнь плавучий остров. Вид его непригляден. Но проходит год, ветер заносит на безжизненный остров семена разнотравья. Весной появляются робкие всходы осок и пушицы, позднее — тростника и рогоза. Корневая система этих растений покрывает поверхность торфа своеобразным ковром и скрепляет ее. С годами торфяная сплавина покрывается корневой подушкой, на которой выживают кусты ивы и первые березки. Остерегаясь обманных трещин, озерков и очагов непроходимого зыбуна, по острову можно пройти с ружьем в обжитое царство уток.

Штормовые волны неустанно бьют в кромку сплавины, часть воды под плавающим островом испытывает такие же волновые колебания. Раскачивающийся в такт с волной торф рвется на части. Сменивший направление ветер уносит обрывки торфа в открытое море. А в прибрежной части острова продолжают всплывать все новые массивы. Остров продолжает жить.

Потеряв связь с дном, он отправляется путешествовать. Трудно сказать, где его встретишь завтра. Нет у них постоянной прописки, определенных координат на карте. Недаром их назвали блуждающими.

Во многих восточных сказках коварная фея Моргана заманивает доверчивых путешественников в глубь пустыни, соблазняя их видом прекрасных дворцов, голубизной озер, тенистыми садами. Утомленные зноем и жаждой караваны сходят с просторных верблюжьих троп и спешат в райские сени Морганы. Но дворцы и оазисы меняют очертания, растворяются в воздухе и исчезают, а караваны гибнут в погоне за чудесными видениями.

Так в устном народном творчестве опоэтизировано одно из интереснейших оптических явлений, называемое миражом, или маревом. За особо сложным, постоянно меняющимся миражом укрепилось название «фата-моргана». Долгое время считалось, что миражи характерны только для знойных пустынь. Позднее они были обнаружены и в полярных странах. Каково ж е было наше удивление, когда миражи появились над поверхностью Рыбинского моря.

...В тихое теплое июльское утро мы стояли на оконечности мыса Рожновского и смотрели на неподвижную гладь водохранилища. Вдруг над линией горизонта появились висящие в воздухе вершины деревьев. Вершины выстроились в ряд и, часто меняя свои кружевные очертания, двигались как бы в спокойном танце.

Видение продолжалось около часа. Затем потянул ветерок, и оно исчезло.

В другой раз над водой появилось стадо коров. Спокойно расхаживающие животные усердно щипали траву. Изображение было настолько отчетливым, что мы невольно стали прислушиваться, не зазвенит ли ботало и не раздастся ли звук пастушьего рожка или кнута.

Один раз едва видимый на горизонте корабль приобрел над собой перевернутую тень. Как в зеркале, над мачтами идущего парохода повис кверху килем мнимый его собрат.

Чем же объясняется явление миража?

Мираж возникает в тех случаях, когда в нижних слоях атмосферы образуются чередующиеся слои воздуха с различной плотностью. Световые лучи, идущие к наблюдателю от далекого предмета, проходя через слои воздуха различной плотности, преломляются и отклоняются от своего первоначального направления.

В результате наблюдатель видит мнимое изображение этих предметов в более или менее искаженной форме.

В зависимости от того, какой характер носит искривление световых лучей, возникают верхние, нижние и боковые миражи.

Верхний мираж обычно возникает рано утром, когда нижние горизонтальные слои воздуха холоднее и, следовательно, плотнее верхних; при обратном распределении горизонтальных слоев различной плотности появляется нижний мираж. Боковой мираж наблюдается иногда летом, когда два находящихся рядом вертикальных слоя воздуха имеют разную плотность.

Описанные выше миражи над Рыбинским водохранилищем были верхними.

В ветреную погоду миражи не наблюдаются.

И раньше находили рассыпанную по суше рыбу. Редкие находки объясняли рассеянностью рыбаков. Кому могла прийти в голову мысль приписать неожиданные подарки грозной силе природы.

Серебристый столбик ртути в термометре летом часто подымается выше 20 градусов. Ласковое солнце сочится живительными лучами. Земля нагревается и выделяет водяные пары, которые как разноцветные детские шарики устремляются вверх. На наших глазах в ярко-голубом небе из этих капелек вырастают кучевые облака самых причудливых форм. Их вершины тянутся все выше и выше, достигают области отрицательных температур в атмосфере. Здесь капельки водяного пара смерзаются в кристаллы, быстро растут в объеме, тяжелеют, и тогда восходящий воздушный поток не в состоянии удержать их. Ледяные кристаллы падают вниз. При падении в теплом приземном слое воздуха они тают и обильным ливневым дождем низвергаются на разгоряченную землю.

По улице бегут ручьи, кругом лужи. Как коротка их жизнь в жаркий летний день! Скрылась за горизонтом дождевая туча, и солнце снова греет землю. Снова дрожит воздух. Невидимые капельки спешат подняться вверх, чтобы снова превратиться в облако.

Так протекает процесс испарения воды — один из основных звеньев вечного круговорота воды в природе.

Рыбинское море — крупное водохранилище. При нормальных подпорных уровнях его площадь превышает 4560 квадратных километров. Плотины сдерживают в чаше водоема 25 кубических километров воды.

Потери воды от испарения — непроизводительные потери. Испарившаяся вода не пройдет через турбины ГЭС и не превратится в киловатт-часы полезной электроэнергии.

Знать количество испаряющейся воды строго необходимо, иначе проектировщики допустят грубую ошибку. Поставят лишнюю турбину, а воды для нее не хватит. И государство понесет большой убыток.

Раньше расчеты потерь воды на испарение с площади водоемов велись на основании теоретических формул, без подтверждения их результатами наблюдений в природе. В настоящее время, когда ежегодно вступают в строй все новые п новые ГЭС, изучению процесса испарения уделяется большое внимание.

Ведутся такие наблюдения и на Рыбинском море.

На мысе Рожновском, с трех сторон окруженном водой, в нескольких метрах от берега установлен специальный металлический бассейн, зарытый в землю. Площадь его 20 квадратных метров, глубина больше двух метров. Бассейн находится под особой охраной. Ни одна капля воды не должна пропасть без строжайшего учета. Два раза в сутки к нему подходит наблюдатель, замеряет слой испарившейся воды и фиксирует условия погоды, вызывающие процесс испарения. Как известно, на испарение влияет температура воды, влажность воздуха и скорость ветра. Вот эти элементы погоды и фиксирует наблюдатель.

На берегу одни условия для испарения, над водой — другие. Вот почему среди торфяных островов-сплавин на воде плавает треугольный плот. На нем размещен второй «испаритель» — только меньшего размера. На нем также ведутся регулярные наблюдения. Проведенные наблюдения показали, что ежегодно за период навигации с площади Рыбинского моря испаряется больше двух миллиардов кубических метров воды, что составляет на водохранилище слой воды в полметра (средняя глубина водохранилища — 5,6 метра).

С помощью испарившейся воды можно было бы выработать на Рыбинской ГЭС такое количество электроэнергии, которое удовлетворяло бы годовую потребность небольших городов или нескольких крупных заводов.

Однако человек пока бессилен воспрепятствовать таким непроизводительным потерям и только обязан строго помнить об этом при проектировании новых гидросооружений и водохранилищ.

Поздняя осень. Отшумели последние листья. Первые морозы покрыли льдом лужи, сковали землю. Только река еще свободно несет свои потемневшие воды.

Но вот на ее поверхности у берега появились тусклые пятна «сала», а па середине плывут отдельные льдины и сгустки ледяной кашицы — шуги. Клубится туман, словно хочет укрыть реку от дыхания зимы.

Но пройдет немного времени и приречный житель, проснувшись утром, разглядит сквозь разрисованное морозом стекло белое, прочное покрывало реки. Река стала.

Кто не знаком со льдом, сковывающим поверхность наших рек и озер! Но не каждый знаком и встречался с внутриводным льдом.

Существовал он всегда, но напомнил о себе только в конце прошлого столетия, когда широкое развитие получило водоснабжение городов.

Случилось так, что петроградский и варшавский водопроводы неожиданно стали терпеть аварии. Исправно работали насосы, а вода из реки не поступала. В чем дело? Водолазы осмотрели водоприемники, спрятанные в глубоких местах у берега, и первыми увидели новый для всех вид льда — внутриводный.

Маленькие кристаллики льда в виде шестигранных пластинок огромной губкой обволокли фильтры и прекратили доступ воды к насосам. А когда внимательно стали изучать это явление, то выяснилось, что внутриводный лед искусно выстилает красивые ковры на порожистых участках рек, строит причудливые колонны (пятры) от дна до поверхности. И стоят они в воде, как сталагмиты в подземных гротах. Высунет такая колонна свой верх на холодный воздух и сразу же покроется грибовой шапкой, станет столом на единственной ножке.

Внутриводный лед поднимает на поверхность огромные валуны, потерянные якоря судов, уложенные на дно телеграфные кабели, одевает в бахрому рыбацкие сети. Отлагаясь на дно, он заполняет русло, строит в нем ледовую плотину, рождает зажор и так поднимает воду, что возникают наводнения.

С развитием гидротехнического строительства внутриводный лед стал неумолимым врагом гидроэлектростанций Средней Азии, а иногда дает о себе знать и в наших широтах.

Крупный материальный ущерб, который приносит внутриводный лед, заставил научных работников глубже изучить причины возникновения этого явления. Среди различных предположений и теоретических исследований в разгоревшемся споре наибольшее признание получила работа советского ученого Альтберга. По его мнению, необходимым условием образования внутриводного льда является переохлаждение воды ниже нуля хотя бы на сотые доли градуса, наличие в воде ядер кристаллизации и мощное перемешивание слоев воды.

Перемешивание слоев воды при морозе переохлаждает воду в реке или озере, и на ядрах кристаллизации возникает невидимый кристаллик льда. Он ведет себя различно: в потоках с малыми скоростями такой лед всплывает на поверхность, группируется в комки и образует известную нам шугу; при больших скоростях взвешенные в воде кристаллы льда несутся вместе с потоком. Попадая на каменистое дно, кристаллы льда прилипают к камням, наращиваются, образуя дойный лед. А встретятся им на пути защитные решетки ГЭС — они создадут такую ледяную завесу, что перекроют доступ воды к турбинам.

У нас на Рыбинском водохранилище образование внутриводного льда происходит ежегодно перед наступлением ледостава. Сильное волновое перемешивание при морозах обеспечивает переохлаждение воды. Ядер кристаллизации — мельчайших торфяных частиц и растворенных солей в водохранилище много.

При отсутствии постоянных течений лед всплывает на поверхность и в виде шуги долго переносится ветром из одного района водоема в другой. На своем пути шуга срывает и опрокидывает судоходные знаки, закупоривает систему охлаждения в двигателях судов, затирает их. В отдельные годы шуги так много, что она гасит штормовую волну, ее породившую, затихает и смерзается в лед.

Работники ГЭС и гидрометеослужбы настойчиво ищут методы борьбы с такими ледовыми затруднениями. Изучив условия образования внутриводного льда на Рыбинском водохранилище, разработали ряд практических мероприятий. Это несколько раз помогло ликвидировать угрозу оледенения. Станция больше не прекращала своей работы.

Была у нас интересная река — Пушма. Было у нее два устья, впадала сразу в Волгу и Шексну. Используя Пушму, помогали друг другу эти две дружные сестры. Пройдут, бывало, на Волге проливные дожди, набухнет река, поднимется в ней уровень, и вот Пушма переливает часть волжской воды в Шексну, поддерживает на перекатах нужные судоходные глубины. Шексна также делилась водой с Волгой.

Но вот построил человек плотины, изменил географию края. Пушма со своими болотами оказалась затопленной. Над ее берегами теперь играют морские волны и кричат чайки.

Зимой, когда уровни на водохранилище резко падают, в русле Пушмы появляется подледное течение. Это волжская вода стремится к турбинам гидроэлектростанции.

Любят Пушму зимой рыбы. Из всех омутов-лежек, где начинает ощущаться кислородный голод, рыба стремится выбраться на течение. Все их пути приводят к Пушме. Знают об этом рыбаки. Разгадали тайну миграции рыбы и заставили реку сетями.

Далека Пушма от берега. В погоду и непогоду на лошадях выезжают рыбаки на осмотр сетей. В мороз, метель, когда ветер то и дело срывает защитную палатку над прорубью, тяжело им работать. Озябшие руки с трудом распутывают из сетей судаков и лещей.

Ломая лед, рыбаки видели, как из-под льда выходят какие-то пузыри газа. Иногда газовая струйка шипит, как воздух из проколотого ската. Попробовали поджечь. Загорелось несветящееся пламя.

Как хорошо у дарового источника погреть окоченевшие руки! Радуются рыбаки своему открытию.

Рыбак Погодин однажды напал на большие запасы такого газа. Около часа горел огонь, вырвавшийся из-под льда на высоту трех метров.

Что это за газ? Как он образуется?

При наполнении Рыбинского водохранилища под водой оказались большие площади болот. Растительные остатки торфа, очутившись под водой, разлагаются в условиях ограниченного доступа воздуха и выделяют метан — газ без запаха и цвета, обладающий способностью гореть. Поднимаясь вверх, он встречает на пути лед и накапливается в виде очагов. Вот эти скопления метана и используют рыбаки с мыса Рожновского.

— Контакт.

— Есть контакт!

— От винта!

Мотор чихнул, пропеллер лениво качнулся и, словно спохватившись, застрекотал, набирая скорость. За белесым кругом пропеллера запрыгал буранчик потревоженного снега. Вздрогнула крона заснеженной березки у забора. Нехотя посыпались снежинки, а упасть на землю не успели. Воздушный поток закрутил их.

Усаживаемся в тесную кабину аэросаней. Нас четверо, закутанных в теплую одежду. Иван Михайлович Балашов — водитель аэросаней, в больших меховых рукавицах, пробует баранку управления, раскачивая смерзшиеся лыжи. Мария Дмитриевна, наша химичка, как наседка, пытается угадать самое удобное место на куче спальных мешков. Моторист Громов молча прикорнул в углу. Я, как гидролог, сегодня старший по экспедиции, сажусь рядом с водителем.

Мы едем в открытое море исследовать лед на водохранилище. Рыбакам и лесорубам нужны продукты, а можно ли пустить по льду в дальний рейс автомашину.

Вздрагивают лыжи. Аэросани мчатся по снежным сугробам. Мягкий бросок при спуске с обрыва, и гладкая равнина водохранилища замелькала перед глазами. Стрелка счетчика скорости ползет к цифре 40. Скрылись последние дома. Убежали назад берега. Ровное гудение мотора заставляет напрягать слух. А кругом безмолвие. Снег начинен маленькими дюнами-указателями отшумевшей недавно метели. Горизонт куда-то исчез, над головой навис тент из серой ткани. Ни одной детали, все бесформенно, однообразно, смутно. Откуда-то бессознательно выплывает неуемная дрема. Навязчивый сон смежит веки.

— Не спите, Серафим Николаевич, а то и я засну, — с какой-то вялостью в голосе просит Иван Михайлович.

Мотаю головой, разгоняя нахлынувший сон.

Скоро остановка. С удовольствием выходим из саней. Вынимаем инструмент, походную лабораторию, бурим лед, измеряем, записываем. Разминаемся, шутим, набираемся бодрости. Опять садимся в кабину и едем до следующей остановки, изредка сверяя курс по компасу.

— Странно, — слышу я голос Ивана Михайловича, — Посмотри, почему впереди голый лед. Чем это можно объяснить?

Вспоминаю, когда был последний снегопад. Совсем недавно. Скорость саней подскочила до 50 километров. Скольжение отличное, и вместе со скоростью растет недоумение, тревога. «Надо сделать остановку...» — подумал я.

Неожиданный треск, сани вздрогнули, оборвался рев мотора, наступила гнетущая тишина и прервала недоконченную мысль. Стоим на месте. Смотрю на Ивана Михайловича и читаю по его губам: «Выходите скорее».

Нажимаю на ручку двери и выхожу на лед. Оглянулся. Жестом указал на выход водителю. Открыл вторую дверь и негромко, но властно произнес:

— Мария Дмитриевна, выходите скорее на лед.

— Зачем выходить? Что случилось!

Склонная к полноте, в тяжелом полушубке, она перемещалась не спеша. Вытолкнула ногу на лед, быстрым взглядом посмотрела назад и в недоумении осталась в дверях. А за ней согнувшись ждал очереди на выход моторист Громов. Грубовато дернул ее за рукав. Вышли.

Теперь можно осмыслить случившееся. Сзади аэросаней темнела вода. В проломе качались льдины. Аэросани, как животное с подбитыми ногами, упирались на твердый лед только передними лыжами. Задние лыжи стояли вертикально. Конец пропеллера окунулся в воду. Мне казалось, что вот-вот — и аэросани сползут в воду.

— Быстро отвязать оба кола! Где лежит веревка?

Просовываю голову в кабину, шарю веревку и пешню. Иван Михайлович держит меня за подол полушубка, за его полушубок схватился Громов, а за ним и Мария Дмитриевна. Как в детской сказке про репку, трое должны дернуть друг друга и меня, если сани тронутся с места.

С одного удара пешни пробиваем лед. Смотрим друг на друга. Хочется стать невесомыми, ходить на цыпочках.

Заделываем кол с веревкой в прорубь. Концы веревки просовываем за кольца лыж и вяжем. Одна опасность осталась позади.

— Видно, здесь была полынья и замерзла при сильных морозах три дня назад, после снегопада. Вот запоролись. Разгружать сани надо, — советует Иван Михайлович.

Встаем в цепочку. На лед сброшена бочка с бензином, инструмент. Мария Дмитриевна унесла в сторону спальные мешки, продукты, керогаз. Сани опустели.

— Что же теперь будем делать? Сердце у меня больное, мне до берега по снегу не дойти.

Мария Дмитриевна с грустью глядела на игрушечные домики с дымком, выглянувшие вдали. Тут и мы заметили, что видимость улучшилась, и километрах в 15 выплыл восточный берег.

— Все страшное осталось позади. Мы еще повоюем. С чего начнем, командуйте, Иван Михайлович.

— Надо сбить амортизаторы, иначе саней не поднять. Бьем по очереди свободным колом по пружине. Лыжа отвечает на каждый удар, брызгает водой.

Сорвалась с места одна пружина, затем вторая. Лыжи беспомощно повисли на своих шарнирах.

Мокрые, но довольные закуриваем.

— Ребята! Вы все намокли. Простудитесь. У меня в лаборатории все растворы на спирту и безвредны. Согрейтесь немного, — расчувствовалась Мария Дмитриевна.

Но сейчас не до этого.

Быстро строим ворот. Ломом накручиваем конец веревки на кол во льду. Медленно уползают сани от пролома. Сброшены рукавицы. Разгоряченные руки крутят холодный гаечный ключ. Лыжи и амортизаторы связаны. Распускаем березовый веник. На лыжах ищем лед толще 8 сантиметров и втыкаем прутик. Километровая дорога вывешена, можно ехать.

— Заводи, Михайлович!

— Не торопись. Садиться в сани опасно. А вдруг еще раз. Не испытывай судьбы. Думать надо. У меня уже есть план... Вы встанете на левую лыжу, просунете руки в окно. Баранка рядом. Рулить будете... А я выведу газ на правую и буду управлять мотором.

План одобрен. Он оставлял нам обоим возможность соскочить с лыжины в случае новой аварии. Он превращал меня, никогда не сидевшего за рулем, в водителя. Надо пробовать.

— Контакт!

— Есть контакт!

Мотор рокочет.

Занимаем места. Иван Михайлович дернул за веревочку, дал полный газ. Я просунул руки в маленькое окошечко и обхватил баранку. Жду, когда сани покатятся, а они стоят и стоят. Смотрю на партнера. Тот громко кричит:

— Пошевели баранкой, лыжи скрепило.

Раз, два, вправо, влево — и сани пошли. Я хочу направить их по намоченной трассе, они, как норовистая лошадь, шарахаются из стороны в сторону. От напряжения со лба на губы скатываются капельки. Ломит руки. Облегченные сани спешат к снеговой кромке. Остановка.

Бурим лед. Оп толстый. Наши предположения оправдались. Подвела недавно замерзшая полынья. Идем к месту аварии. Навстречу нам Громов катит бочку. Мария Дмитриевна несет продукты и улыбается. Скоро все вещи у саней.

— Мария Дмитриевна! Вот теперь давайте ваши растворы. С устатку расправимся с ними.

— Что вы, что вы, ребята. Да у меня в лаборатории совсем их мало. Чем же я завтра работать буду?

Впервые раздался смех. Мария Дмитриевна решила долго жить и работать.

Открылась дверь. Девушка смело шагнула навстречу дождю и ветру. Привычно нащупала на столбе переключатель, из ночной тьмы выступила метеорологическая площадка. Дощечка флюгера нервно дергалась у крайних штифтов.

Маленькая дверка будки с приборами пыталась столкнуть девушку с ажурной лесенки.

Галя любила свою беспокойную профессию наблюдателя. Ясный летний день, тихая августовская ночь или хрустящий под ногами снег всегда рождали у нее хорошие мысли. Цветение черемухи заставляло радостно биться сердце и томиться ожиданием чего-то необычного, неповторимого. Но такая слякотная погода, косой моросящий дождь из тяжелого свинцового неба и завывание ветра нагоняли тоску и мрачные мысли.

Галя снова протянула руку к переключателю и оглянулась. Совсем рядом, в темноте бушевало море, живое, разгневанное северным ветром. Вдали, раскачиваясь на волнах, короткими вспышками мелькали огни бакенов.

Ей показалось, что в переплетении оголившихся сучьев низкого березняка, окаймляющего узкую полоску берега, мелькнул отблеск света. Кто-то шел на станцию, размахивая карманным фонариком.

«Кто же в такую темень ходит по лесу?» — подумала она. Подошел сухопарый мужчина в форме речника.

— Что с вами, Василий Иванович? — забеспокоилась девушка, узнав смотрителя маяка.

— Дочка у меня заболела. Температура сорок. В больницу надо.

Галя рывком открыла дверь домика, решительно подошла к телефону.

Скорую помощь! Но к станции по проселочной дороге она не пройдет: глубокие колеи наполнились водой, разбухли ухабы, повсюду ручьи. Звонить надо на шлюз, вызывать катер.

Маленькая рука, вращая индуктор полевого телефона, вздрагивала.

— Диспетчера шлюза. Говорят с Рожнова. Дочка у Василия Ивановича заболела. Нужен катер. В разъезде? Днем только?

Мужчина смотрел на Галю с надеждой. Он, как и все мужчины, был беспомощен в горе.

Галя звонит по внутреннему телефону:

— Валя! Подмени меня, пожалуйста, на полчасика пораньше. Очень нужно.

И снова трубка телефона в руках.

— Александр Михайлович... У нас больная. Доставьте в больницу. Ничего нет?.. На шлюз я уж е звонила. Попутный из Череповца? А когда будет? Через пять часов?

Взгляд Василия Ивановича болью отзывается в сердце девушки. Она со злостью смотрит на телефон, словно он в чем-то виноват.

— Не тужите, Василий Иванович. Что-нибудь придумаем. Все будет хорошо.

Вошла Валя. Узнав обо всем, посоветовала:

— Звони на спасательную, к Андрею. Помнишь, морячок помогал нам грузить на катер продукты и все с тобой разговаривал. Звони...

— Станция, мне спасательную, — схватила трубку Галя, — Товарищ, я с Рожнова, — И Галя снова говорит про больную, про катер, — Почему нельзя? Вы же спасатели, вот и спасайте человека. Что? У нас уже случилось... Нельзя же так...

Галя возмущалась, требовала, взывала к долгу, просила:

— Андрей, ты должен быть здесь немедленно. Слышишь! Огонь? Хорошо, это я тебе обеспечу. Жду...

Ждем, — Она облегченно вздохнула.

...На песчаной отмели пламенем горит сигнальный костер. Галя, промокшая насквозь, ходит по берегу и, подбирая дрова, беспокойно поглядывает на море.

Дождь перестал. Зато каждая потревоженная ветка, как из лейки, осыпает Галю крупными брызгами.

Галя шевелит горящие ветки. В темноту улетают искры — яркие и горячие.

Она не любила ревущий голос сирены, но в этот раз, услышав ее, Галя облегченно вздохнула.

Катер завернул к берегу. Прожектор выхватил из темноты две фигуры на берегу.

Волна жала катер на отмель. Упираясь в дно баграми, экипаж старался удержать его на глубине. Высоко подняв девочку, Василий Иванович пошел по воде к катеру и бережно передал ее Андрею. Ему помогли забраться на скользкую прыгающую палубу.

Галя, стоя по пояс в воде, протягивала маленький узелок. Все были заняты, и она терпеливо стояла в воде и ждала. Волна мягко обхватывала тонкую девичью фигуру и уходила дальше к берегу, чтобы рассыпаться пенными брызгами.

Андрей увидел ее.

— Что вы делаете, Галя! Простудитесь. Марш домой переодеваться. Все будет хорошо. Я позвоню вам утром. Катер ушел. В отсвете угасающего костра Галя рассматривала маленький букетик цветов, который на прощанье неловко сунул ей в руки Андрей.

Сергей Сергеевич — увлекающийся человек. Кроме своей беспокойной гидрологической работы, он любит рыбную ловлю и охоту. Он может часами сидеть с «подергушкой», неделю прожить в лодке, охотясь среди торфяных сплавин, ночуя в зарослях. Сколько приключений пережил Сергей Сергеевич в своих поездках на водохранилище.

А однажды было такое. Зашел как-то к Сергею Сергеевичу студент-практикант Димка и предложил вместе съездить на охоту, пострелять уток на Реже. Не собирался Сергей Сергеевич в эту субботу ехать на вечернюю зорьку, да подогрел его Димка своими рассказами о вчерашнем «перелете». Утки так и летели стаями на болото. Не выдержал, согласился.

«Перелет» был действительно хорошим. Только вот погода начала портиться. А утка, как на зло, валом валит с моря на берег.

Настрелялись. Собака Милька собрала всех убитых уток. Пора выезжать...

Но тут усилился ветер, зашумело Рыбинское море. Над затопленными кустами поплыли пепельные тучи, сразу потемнело. Начали на веслах выбираться на открытую гладь. Впереди мелькнул огонь. Охотники включили мотор, направляя лодку на свет. Море шумело все грознее, бросая брызги в лицо.

Неожиданно мотор заглох. Нелегко ночью найти неисправность. Пока возились с мотором, лодку отнесло ветром. Огляделись и увидели Бабьегорские судоходные створы и мерцающий вдали огонь. Догадались, что ехали на огонь земснаряда, работающего в Югском заливе. Что делать? Мотор не работает. Остаются только весла. Сергей Сергеевич гребет, а Димка сидит на корме и маленьким черпачком выливает воду из лодки. Да разве отобьешься от штормовой волны! Уж е который раз «девятый вал» наполняет лодку до половины.

— Скидывай сапог, — крикнул Сергей Сергеевич.

Большой охотничий сапог с длинным голенищем сразу выливает за борт ведро воды. До островов оставалось совсем немного, когда особенно крутая волна ударила жестоко в борт и опрокинулась в лодку. Заскулила Милька.

Гребец, сидя в воде, направлял лодку на пирамиду, а Димка, изогнувшись всем корпусом, тянулся к ней рукой. Стук о перекладину пирамиды радостью отозвался в сердце. Наконец лодка причалена. Сергей Сергеевич забрался на пирамиду и прильнул к ней, прижав к себе Мильку. А Димка все шарил в воде и нигде не мог отыскать свой сапог, не зная, что волна выбросила его за борт. А тут, как на зло, зачастил осенний дождик. Струйки воды ручейками стекали за борт рубашек, собирались на разгоряченных спинах, рождая непобедимую дрожь.

Привязанная лодочка, как журавль у колодца, то подымалась, то опускалась, пытаясь сдернуть с места пирамиду. Глядя на нее, Сергей Сергеевич сказал:

— Хорошо еще что высадились на ней, а не на «ваньке-встаньке», было бы совсем тошно.

После очередного толчка лодочка рванулась в сторону и исчезла в темноте. Охотники невольно крикнули: теперь они — пленники моря.

Что делать? От кого ждать помощи?

Продрогшая Милька заскулила, а потом, спрятав голову с длинными ушами под руку хозяина, глухо завыла.

— Пока шторм не утихнет, пароходов не будет. Хватятся нас только в понедельник утром, когда меня не будет на работе, — рассуждал Сергей Сергеевич, — Плохо наше дело, Милька, застынем.

Вдали показались огни парохода. Он шел на Волгу. Но как дать сигнал бедствия ночью?

Сергей Сергеевич снял кепку, и как фотограф в ателье, то закрывал, то открывал огонь, вызывал помощь. Но пароход проходил мимо.

— Разве заметишь в такую темень? — грустно сказал Димка.

— А ружья на что? — вспомнил Сергей Сергеевич и дал «дуплет» в воздух.

— Что ты, в такой шторм твой выстрел, что комариный писк...

Сидят охотники на пирамиде, дрожат от холода и ждут...

...Под утро недалеко прошел еще один пароход. Махали ему, кричали, а он дал частые гудки и пошел дальше.

— Не понял, что они гудели?

— Может, нас приняли за обслугу этих огней?

— Возможно, нам прогудели: «Здорово, ребята, как себя чувствуете, тепло ли вам там?» Эх, Димка. Дернуло тебя явиться ко мне. Сидел бы я сейчас дома н пил чай...

Утром, когда дождь прекратился, облака поднялись и волна потеряла свою пенную шапку, вдали показалась самоходка. Она шла прямо на Бабьегорскпе створы. Махали до боли в руках.

На самоходке заметили, сбросили якорь. На кранбалке повисла шлюпка...

Как приятно после такой ночи погреться в жарко натопленной бане. Увидев себя в зеркале, Сергей Сергеевич нашел, что форма речника очень к нему идет. Сухой табачок так приятно щекочет горло. А жирный борщ — прямо объедение.

Вместе с командой самоходки Сергей Сергеевич звучно смеется, рассказывая о 14 часах, проведенных на пирамиде. Охотников высадили в Коприно, самоходка «Литва» ушла продолжать свой рейс. На пристани махали ей Сергей Сергеевич и Димка в одном сапоге.

На Молого-Шекснинском междуречье располагалась самая северная по широте дубовая роща. Кряжистые деревья не одну сотню лет росли на плодородных илах междуречья. Устаревшие дуплистые деревья давали приют и удобные гнездовья летучим мышам, белкам-летягам и даже гоголям и луткам из семейства водоплавающих.

При подготовке зоны затопления все дубовые деревья были срезаны под корень. С исчезновением дуплистых деревьев в районе водохранилища перестали гнездиться и гоголи и лутки. Обеднела местная фауна.

Это не могло не беспокоить работников Дарвинского государственного заповедника. Они заготовили не одну сотню скворешен с летком, удобным для гнездования этих уток. Деревянные домики были развешены на деревьях у воды на высоте от полметра до шести метров. И в первый же весенний сезон большая их половина оказалась занятой пернатыми гостями.

Опыт удался. Нетребовательные утки заняли домики в полсотне метров от пристани, в самом оживленном районе усадьбы заповедника. После этого искусственные гнездовья начали готовить и для других пород уток, кряковых и шилохвостей. И здесь появились новоселы.

Были задуманы еще опыты. На Рыбинском море кормились и линяли тысячи гусей, а гнездиться отлетали к потомственным местам гнездовий, где они родились. Чтобы заставить гусей гнездиться на нашем море, нужно было, чтобы они здесь «родились». И пот самолет вывез из Астраханского заповедника яйца диких гусей. Московский инкубатор высидел гусят. Второй самолет привез их в заповедник. Поселили гусят на одном из островов недалеко от усадьбы заповедника. Два года гусиный выводок обживал заповедную территорию. Осенью он был поднят на крыло на виду у пролетающего на юг косяка диких гусей. Сделав прощальный круг, присоединились к стае и улетели на зимовку. Все они были окольцованы.

Томительно длилась эта зима. Все с нетерпением ждали прилета гусей. Больше всех волновался орнитолог Немцов и Миша Задульский, воспитавший их. Вернутся гуси обратно или осядут на побережье Каспия? Удалось ли обмануть вековую привычку?

И вот наступила весна. На острове выставили кормушки со свежим кормом. Василий Васильевич Немцов и Миша ждут гостей издалека.

В теплый весенний день от пролетающей мимо острова гусиной стаи отделилось несколько точек. Громко прощаясь со своими попутчиками, они по спирали опустились прямо к кормушкам. Это были воспитанники заповедника.

Неумолимое время шагнуло за порог осени. Поблекли травы. Густые туманы застилают поля и только под утро сползают в низины, прячась от спокойного, негреющего солнца. Все чаще и чаще мелких! дождик, как косая штриховка, превращает леса и деревни в черновые наброски утомленного художника. Ветер гнет тонкую рябинку. Она, как неожиданно выросшая девушка, осенней порой вдруг оказалась у всех на виду и со своей пламенеющей улыбкой задорно смотрит на фоне начинающих желтеть листьев березы. Ревнивая трепетная осина пытается угнаться за ее расцветающей красой блуждающими огоньками своей листвы.

Вечером при разорванных дождевых облаках, когда солнце склоняется к закату, трудно подобрать слова, чтобы хоть в какой-то степени точно охарактеризовать палитру красок, горящих в небе.

Осень наступила. Подчиняясь вековому инстинкту, из нашего края улетают птицы. Высоко над головой слышно первое, так хорошо знакомое всем курлыканье. Стая журавлей готовится к дальнему путешествию. Пока нестроен их полет. Вьются по спирали молодые выводки, пробуют силу своих окрепших крыльев. Может, и старых птиц волнует минута предстоящего прощания со знакомым морем, полями и перелесками, воспоминания об ушедшем лете, и они в раздумье нарушают клинообразный строй.

Уже давно скопились в стаи скворцы. Усевшись на провода, поют прощальную песню ласточки. Направился в пеший поход коростель-дергач. Ему надо спешить — путь долог. Чомга и гагара отправятся в путь по воде, лишь изредка поднимая на крыло свое отяжелевшее за лето тело. Большие стаи маленьких птиц, как дымок, растрепанный ветром-невидимкой, покатятся от дневки до дневки. Прилетевшие первыми —- последними покинут места своего гнездовья.

А на смену им с севера прилетят к нам налитые зимним румянцем снегири, свиристели, клесты и щуры. Только они не спешат. Ждут, когда улетят хищники. Уж больно приметна их цветистая окраска.

Куда же улетают от нас птицы? На этот вопрос трудно дать исчерпывающий ответ. Разные породы птиц улетают зимовать на север, на юг, на запад и восток. Изучение путей их перелета — насущная задача ученых-орнитологов. Кольцевание птиц — один из способов решения этой задачи.

За время существования в СССР государственных заповедников окольцовано около миллиона птиц. Дарвинский государственный заповедник, расположенный на Центральном мысе Рыбинского водохранилища, в содружестве со школами и юннатами окольцевал их больше 50 тысяч.

Заповедник получает много сообщений о закольцованных им птицах. Судя но ним, большинство птиц улетает от нас на запад и юго-запад, зимует в Прибалтике, Румынии, Болгарии, Венгрии, Италии и на юге Франции. Чем крупнее птица, тем дальше ее перелет.

Одну из закольцованных на водохранилище цапель поймали в Египте, вторую -- на Кавказе. Закольцованная в Швейцарии хохлатая чернеть гнездилась среди торфяных островов-сплавин на нашем водохранилище.

Кольцевание птиц помогает определять места зимовок, постоянные местах гнездовья, продолжительность их жизни, разумные сроки охоты.

Кольцуют не только птиц. Кольцевание рыб позволяет выявить пути их перемещения и посезонного скопления косяков, помогает рыбакам увеличить уловы. И поэтому не удивляйтесь, если на нашем море у рыбьих модниц вы обнаружите на плавнике блестящую пластинку — памятную метку.

А вот такое бывает редко. У меня в столе лежит закольцованная картофелина. Для чего?

Металлическое кольцо с надписью «Москва» плотно облегло шейку, задержав рост клубня. Свободная часть, как у «ваньки-встаньки», необычно распухла.

Можно предположить, что охотник, убивший закольцованную птицу, решил не утруждать себя лишними хлопотами и выбросил кольцо. Оно попало на картофельный участок. Один из ростков картофельного клубня попал внутрь лежащего в земле кольца и дал зачаток свежего плода. Впрочем, возможен и другой вариант. Одна из улетающих птиц потеряла кольцо над картофельным участком.

Принес любопытную картофелину любознательный человек. Она вызвала у меня эти раздумья.

Знакомый рыбак, Костя Гулин, ехал на осмотр своих сетей. Мне захотелось прокатиться с Костей. Я вышел на берег, поднял руку, и лодочка подошла к причалу.

Костя предупредил, что поездка не будет особенно интересной.

— После шторма в сетях больше коряг, чем рыбы. Костя был прав. Каждый раз по время шторма но поверхности водохранилища, а на мелководье даже по дну перемещается большое количество коряг, особенно опасных для сетей.

Последний шторм длился три дня. Неуемные волны налетали на прибрежную отмель и, словно сраженные, падали ниц. Так было вчера, а сегодня опять солнце жарит вовсю.

Первая коряга в сетях поставила меня в недоумение. Она вся была усыпана сплошным толстым слоем маленьких ракушек. Трудно было разглядеть древесину. На всех отростках корней ракушки ерошились в разные стороны, цепко держась друг за друга.

Я долго в раздумье держал корягу. Такие ракушки встречались мне и раньше, но не в таком количестве.

— За последние два года их стала бездна, — высказался Костя.

— Откуда они только берутся!

А однажды при мне подняли щит отверстия бетонной плотины. Тросы многотонного крана звенели от натуги. Мокрый щит, сделанный из прочного металла, имел бесформенный и жалкий вид. Маленькие ракушки, слоем по пятнадцать сантиметров, облепили его, не оставив живого места. Они так цепко держались друг за друга, что мы с трудом лопатой нарушили часть жесткого ковра. Под ракушками виднелась густая ржавчина.

Через несколько дней сильный юго-западный ветер согнал воду из Переборского залива. Оголилась часть бетонного пирса. На обсушенной части пирса также оказались ракушки. Перемещаясь со скоростью лишь несколько сантиметров в сутки, и то лишь в молодом возрасте, они но смогли быстро спуститься в воду и обсохли.

Зимой, когда уровень воды падает на 5 сантиметров в сутки, эти ракушки находятся в постоянном движении, уползая от опускающегося льда.

В Волге до создания водохранилища дрейсена — так называется эта ракушка — была редкостью. Откуда же она попала к нам?

Где-нибудь в устье Волги к подводной части судна прицепились дрейсены. Вместе с судном перемещаются они на тысячи километров, на новые кормовые участки. Обнаружив удобные условия, дрейсены ослабляют свои присосы и камнем валятся на дно. Так и попала к нам дрейсена и, быстро размножаясь, полонит водоем.

Только ли вредна дрейсена?

Многие ловят рыбу на удочку и знают, что часто после бессонной ночи на реке в котелке вместе с ершами плавает десяток красноглазых плотиц. Улов такой, что годится только коту.

А на Рыбинском водохранилище счастливец может подцепить на крючок плотицу весом больше килограмма. Что случилось с ней на новом море? Почему она так выросла? Разгадать эту тайну помогли маленькие ракушки-дрейсены. Это случилось потому, что плотва перешла на питание ракушкой и, как видно, с успехом.

День открытия сезона охоты застал меня на водохранилище. Ружье и патроны были подготовлены заранее. Кто из охотников-любителей не возлагает радужных надежд на первый день охоты!

Несмотря на пятибалльный шторм, мы работали на воде и торопились попасть на вечернюю зорьку в район Мологи. Наш катер бросало с волны на волну, и он кланялся каждому очередному гребню, словно на церемониальном рауте. Когда пришлось изменить направление маршрута, и упругая волна начала бить в боковую обшивку, рассыпаясь брызгами в стеклах иллюминатора, а мачта с выцветшим флагом с каждой минутой увеличивала размах своих колебаний, моя голова стала свинцово тяжелой. Мы были вынуждены укрыться за ближайшей торфяной сплавиной. За ней, с подветренной стороны, вода только рябила и слышался отдаленный шум неугомонного моря, прерываемый криками чаек.

Наскоро закусив, мы решили попытать счастья на месте. Меня товарищи высадили на небольшой островок среди затопленного леса, а сами уехали дальше.

Усевшись на корягу между двумя зелеными ивовыми кустиками, я начал оглядывать окрестность, намечая границу предельной дальности выстрелов. Настроение было спокойным и немного торжественным. По-летнему разрумянившееся солнце упрямо шло к закату, меняя окраску слоистых облаков на горизонте. Вдали кричали чайки.

Прошло минут десять. Плавно размахивая острыми крыльями, казавшимися в полете сломанными под острым углом, ко мне подлетела маленькая чайка. Разведчица сделала несколько кругов и повисла, едва шевеля крыльями. Затем чайка жалобно закричала и, не спуская с меня глаз, начала делать виражи. На ее крик прилетело еще несколько птиц. Чайки закружились в нескончаемом хороводе, выкрикивая свое «чиир, чиир». Я сидел, любовался их обтекаемыми, сильными телами и не чуял нависшей надо мной беды.

Количество чаек все увеличивалось. Уже больше полсотни птиц носились у меня над головой и, не умолкая, кричали. Я насторожился. Разве может здесь пролететь хотя бы одна утка, когда чайки тревожно кричат, осаждая маленький островок. «Охоту они мне испортят», — подумал я, уж е не особенно дружелюбно поглядывая на снующих взад и вперед птиц. К тому же однотонный их крик начал раздражать меня.

Одна из птиц была настроена особенно агрессивно. Она ниже других опускалась к земле и кричала громче всех. Это, очевидно, она созвала на помощь своих подруг. Я стал следить за ней, как главной виновницей моего глупого положения. Опуская ниже голову и пытаясь слиться с фоном острова, я тешил себя надеждой обмануть птиц. Но мои попытки оставались тщетными. С каждой минутой крик чаек становился все назойливее, и все больше росло во мне раздражение против них.

Птицы все прибывали, а мое терпение все уменьшалось. Трагедия усугублялась тем, что я не мог без чужой помощи покинуть злополучного островка. В ушах стоял несмолкаемый крик. В глазах мелькали проворные крылья. А солнце входило в воду, предвещая начало перелета.

Неужели они не оставят меня в покое?

День медленно угасал. На море спустились сумерки. Вдали протянула стайка чирков. А чайки облаком, меняющим свое очертание, кружились у меня над головой.

Я не выдержал, схватил ружье и выстрелил. Думал, грохот выстрела разгонит от меня всю стаю. И тут допустил ошибку. Теперь голоса чаек стали звонче и, как мне показалось, печальнее. А ко мне летели все новые и новые стаи птиц. Теперь уж е не одна сотня чаек вилась у меня над головой. Когда же появились крупные чайки-хохотуньи, сидеть на острове стало невыносимо. Вместе с беспрерывными «чиир, чиир» вечерний воздух оглашал раздирающий душу истерический плач ребенка и гомерический хохот сказочной старой ведьмы. Нервы мои напряглись до предела. Я уже не думал об охоте, не слышал шума шторма, а схватившись за голову, проклинал так хорошо начавшийся день.

Чайки улетели, когда на небе исчезли последние блестки сумерек. С какой радостью я глядел на приближающуюся ко мне лодку. Залезая в нее, я заметил под кустом старое гнездо чайки. Оно и объяснило мне поведение этих птиц, так дружно постоявших за себя.

Жаркое июньское солнце погрузилось в воду, отбросило остатки своих лучей на узкую тучку над горизонтом, очертило чернетью коренастую пирамиду у берега и погасило тени у прибрежных валунов.

Наступившая вечерняя прохлада манила к воде. Я выехал на лодочке к металлической вышке, одиноко торчащей из воды. Ни ряби, ни всплеска, словно все замерло в ожидании чего-то неповторимого, мимолетного.

Над головой растаяли последние обрывки кучевых облаков. С утра, упиваясь испаряющейся с земли влагой, они набухали, словно почки бредины весной, а к вечеру таяли, не оставляя следа в бездонно голубом небе.

Проверив приборы на вышке, я сел на площадку и с особым удовольствием закурил. Дымок папиросы медленно растворялся в неподвижном воздухе. Хотелось посидеть немного неподвижно, вспомнить о чем-нибудь приятном.

Потянул заблудившийся где-то кусочек ветра и принес к вышке живое серое облако. Маленькие бабочки вились над вышкой, залетали за ворот рубашки, липли к лицу. Я попробовал отогнать их — никакого результата. Несколько мотыльков шлепнулись в воду, вздрагивая, пытались снова подняться, но все больше и больше мочили свои отяжелевшие крылья.

Брешь, образовавшаяся в облачке, быстро заполнилась, словно оставшиеся в живых еще теснее сплотили свои поредевшие ряды.

Очертание облачка ни на минуту не оставалось без изменений. Облако то разбухало, то сжималось, как будто в этом клубке шла непрерывная борьба. Наиболее резкие изменения формы происходили по вертикали. Какая-то невидимая сила заставляла одних насекомых падать сверху вниз, снова подыматься, снова падать, а других — невесомо кружиться в теплом воздухе.

Это были поденки. Они родятся в воде после трехлетнего пребывания в иловых отложениях дна. В этот вечер они вылетели в воздух, чтобы протанцевать свой брачный танец в единственный день жизни, представленный им на роду.

Коротка жизнь поденки, но она вечна и проходит в самый чудесный день в начале лета.

Расширяя свои границы, но земле шла весна. Ласковое солнце невидимыми буравчиками высверлило посеревший лед на водохранилище. Первый весенний шторм расчленил ледяные поля на звенящие кристаллы, разбросал их по ребристой поверхности моря и затих. На судовых ходах один за другим замерцали буи. Радостно гудя, вышли в первый рейс озерные суда. Ушла в море и плавучая баржа-метеостанция. За торфяным островом она встала на якорь. Заговорила рация, началась обычная жизнь коллектива.

Наблюдатель станции Сергей Шульга вышел на палубу и с волнением огляделся вокруг. Налитое густым вишневым соком солнце клонилось к засеребрившейся воде. Пахло чем-то удивительно свежим. Стояла настороженная тишина.

Свист крыльев над головой показался Сергею особенно резким. Он оглянулся и проводил глазами кряковую утку. Она опустилась на воду в небольшом бочажке в разрыве между торфами. Наскоро приведя в порядок свой туалет, утка закрякала. Крик повторялся с небольшими перерывами, и все новые и новые ноты звучали в этой несложной томной песне.

— Вот бы иметь такую подсадную! — подумал Сергей. — Была бы не охота, а праздник. Ну и голосок!

Крупный селезень с вороненой до синевы малахитовой головой прилетел со стороны моря н опустился рядом с уткой. Как старые знакомые, они затрясли головами и стали тихо переговариваться между собой.

Ночью, снимая показания приборов, Сергей при свете луны увидел в бочажке одиноко спящего селезня. Утки рядом не было.

— Жива наша старая знакомая. Опять вернулась к своей сплавине, будет и в этом году где-то рядом гнездо.

Гнездо обнаружили через несколько дней в нескольких метрах от баржи. Утка больше боялась хищников, чем человека. Она не первый раз селилась под охрану его жилища, куда ястребы не заглядывали.

Вспоминая страстно зовущий голос, Сергей все упорнее думал о «музыкальной подсадной» и рисовал себе десятин вариантов поимки утенка в первые дни появления выводка.

Выводок появился неожиданно. Выйдя утром па палубу, Сергей услыхал предупредительное покрякивание и оглянулся. Рядом с баржей в воду нырнула утка, а за ней - выводок. Сергей заметил, что один утенок нырнул около плавающей кочки. Зная привычку уток цепляться за коренья в воде, чтобы дольше не всплывать, Сергей быстро оттолкнул лодку и прыгнул в нее. У кочки оглядел воду.

В воде, ухватившись желтым с темным пятнышком па конце клювом, утенок держался за коричневый корешок, и все его тельце рвалось вверх.

Осторожно взяв в руки вздрагивающее тельце, Сергей оторвал от кочки корешок и поднял утенка. Неподалеку старая утка тревожно созывала свой выводок.

В каюте утенок, залезая во все щели, беспрерывно пищал и не принимал пищу. Кто-то посоветовал поместить его в рыбный садок. И там утенок продолжал беспокойно метаться и пищать. Испробовал все ячейки металлической сетки, но ни в одну из них не мог протолкнуть4 свое пушистое тельце.

Однажды Сергей обнаружил у садка весь выводок. Они плавали вокруг садка, не зная, как помочь пленнику. Пришлось покрыть сетью один из бочажков с водой в торфяной сплавине у станции и поместить утенка под сетку.

Прошло несколько дней. Увела от станции свой выводок крякуша. Успокоился н утенок. Из ящика начала исчезать еда. Обрадовался Сергей и, как самая заботливая мамаша, следил за своим питомцем. Он вырос п превратился в красивую уточку. Сколько паломников побывало у ее сетевого домика! Сколько было высказано предположений — забудет ли она, что родилась свободной. Уточка не дичилась людей, спокойно смотрела на любопытных.

Наступила осень. Все чаще в районе станции раздавался посвист утиных крыльев. Стала беспокойнее и уточка Сергея. Наверное, и ей хотелось подняться в воздух, но низкая сетка не позволяла расправить окрепшие крылья.

Однажды вышел Сергей на палубу и ахнул. Его уточка разгуливала на свободе. Боясь вспугнуть ее, Сергей ушел в каюту. У него еще теплилась надежда, что уточка зайдет к кормушке под сеткой, и тогда он подрежет ей маховые крылья.

Мимо пролетела стая уток. Уточка крякнула, несмело замахала крыльями, пробуя их силу, и, набирая высоту, полетела за стаей.

Осмотрев сетку, Сергей заметил в ней дыру и множество мышиных следов. Семья мышей кормилась около утиной кормушки. Грызуны растолстели на неограниченном рационе, перестали пролезать в ячейку, пустили в ход зубы и помогли пленнице.

Несколько дней хмурый Сергей ждал прилета своей подопечной. Он долго не мог понять, что и для воспитанной в неволе птицы свобода дороже всего.

Пассажирский пароход выходил в открытое море. Я стоял на палубе и смотрел на белые гребешки волн, набегающих на пароход, на чаек, кружившихся совсем рядом. Облокотившись на поручни, внимательно разглядывал картину начинающегося шторма пожилой мужчина.

Пароход качало. На палубу залетали брызги.

Из рубки вышел капитан. Слегка прищуренными глазами он всматривался в горизонт. Чего-то ждал. К капитану подошел один из членов команды.

— Товарищ капитан! Принята сводка погоды с радиобуя. На море шторм. Ветер шесть баллов.

— Хорошо! — после небольшого раздумья ответил капитан. — Следите за передачами.

Отдав распоряжение, он спустился на нашу палубу.

— Простите, товарищ капитан, что это за радиобуй, который передает погоду? — спросил мой попутчик.

— Через час будем проезжать мимо.

— Если вы не очень спешите, расскажите, пожалуйста, о нем.

— Если немного, то можно. У нас на море много буев. На них огни: белые, красные, зеленые. Мы ведем свои суда днем и ночью со зрячими глазами.

Радиобуй отличается от них по назначению. Это опытный экземпляр плавучей метеостанции. Скоро такие буи-станции, как зоркие часовые, будут наблюдать за погодой на всех волжских водохранилищах.

Они очень просты. На корпусе буя легкие фермы с приборами, радиоантенна. Внутри буя — радиостанция, часы, аккумуляторы. Приборы сами наблюдают за погодой, зашифровывают результаты своих наблюдений и передают их по радио. Вот и все.

— Любопытно! — воскликнул пожилой мужчина, — Неужели радиобуй не требует присмотра?

— За его работой следят десятки приемников на берегу и на судах. Приезжают к нему только подзаряжать аккумуляторы, раз-два за навигацию.

— Скажите, кто ж е заводит часы?

— Завод у часов суточный. Они сами себя заводят. Не верите? В строго определенное время стрелки часов подключают ток на все узлы станции. И они исправно выполняют порученную работу.

Вот и буй у нас впереди по курсу. Смотрите, как перекатываются через него буруны. Они бьют в него с остервенением, а он стоит себе, покачиваясь. Видите, как быстро крутятся лопасти вертушки ветромера? Влажность воздуха измеряет обезжиренный волос блондинки. Некоторые приборы маленькие, издалека не увидишь.

К капитану снова подошел радист.

— Очередная сводка. Ветер без изменений.

— Товарищ капитан! Простите за любопытство. Нельзя ли познакомиться с текстом радиограммы?

— Прочтите, — сказал капитан радисту.

Тот вытащил из кармана листок и прочитал:

— Юхта яхир орс псу буна.

Любознательный пассажир настороженными глазами смотрел то на капитана, то на радиста. Он пытался понять услышанное или решить вопрос — не смеются ли над ним водники.

Нет! Это был подлинный текст зашифрованной радиограммы, сообщающей данные о погоде в открытом море.

Когда я был маленьким и болел, мама ставила мне за пазуху маленький плоский градусник. Через пять минут она внимательно смотрела на него и говорила:

— У тебя повышенная температура, надо вызывать врача.

Когда я немного вырос и научился сам узнавать температуру, я любил смотреть на термометр в комнате.

— Сегодня только 13 градусов, — говорил я.

Когда кто-нибудь говорил о температуре, я представлял себе маленький шарик, столбик ртути и черточки. Большие и маленькие термометры были похожи друг на друга. Мне казалось, что такими они будут всегда. Но я ошибся.

На Рыбинском море, у мыса Рожновского, летом в воде стоит ажурная металлическая вышка. Через нее, не задерживаясь, хлещут буйные волны. На вышке маленькая круглая коробочка. В ней телефонный шаговый искатель. От искателя в воздух, в воду, в грунт и в избушку на берегу идут провода. Это тоже термометры. Но не ищите в них сходства с обычными термометрами. Не найдете. К проводам припаяны маленькие прессованные столбики полупроводников. Куда эти столбики поместишь, температуру той среды и будет показывать прибор на другом конце проводка.

На столе у наблюдателя, в избушке — коробка со стрелкой и измерительный прибор с градусными делениями.

Наблюдателю нужно узнать, какая температура воздуха над водой? Пожалуйста. Он нажимает переключатель. Раздается щелчок. Стрелка прыгнула и встала у цифры 1. Это первый термометр. Смотрите на измерительный прибор. Стрелка его стоит над цифрой 23 градуса. Это мы замерили температуру воздуха у вышки, замерили, не выходя из дому.

Можем узнать температуру воды на поверхности. Вызываем датчик № 2. Там, в море, он покачивается на пенопластовом поплавке. Щелкнул шаговый искатель. Стрелочка на приборе встала над цифровой 18 градусов. При такой температуре можно славно выкупаться.

Может, на дне холодно?

Датчик № 9, расположенный на дне, показывает 16,5 градуса. Купайтесь смело.

Вызовем датчик № 15. Он уложен в скважину на дне моря, на глубине 15 метров. Там всего 6 градусов тепла.

Как удобно и быстро, не правда ли? Не надо ехать в море, бояться волны и темной ночи.

Приезжайте к нам на мыс Рожновский. Мы покажем вам эти чудесные термометры.

«Кровля-один, Кровля-один! Я Кровля-два. Как меня слышите? Примите радиограмму, прием».

«Я Кровля-один, слышу хорошо, записываю, прием».

«Виктору Кобякову. Коллектив сотрудников поздравляет Вас с рождением сына, желает воспитать его достойным человеком на радость Родине и родителям. По поручению коллектива Журин».

Находившиеся у радиостанции ждали ответа. Пауза длилась минуту, две... Но вот послышался щелчок включенного передатчика. Кто-то тихо откашливался. Задрожал диффузор динамика, и комнату наполнил громкий голос Кобякова.

«Спасибо за поздравления и добрые пожелания». Опять пауза. Снова покашливание. Говорящий волновался и не находил нужных слов. Потом бросил коротко: «Подпись, Кобяков».

С этой минуты демобилизованный моряк, спокойный и уравновешенный Кобяков потерял покой.

В смятении прошло пять дней. Как-то вечером Кобяков обратился к начальнику станции.

— Владимир Степанович! Могу я отгулять свои выходные дни? Мне очень хочется именно сейчас побывать дома.

— Не возражаю, — ответил тот. — Можете выехать первым катером или с попутным судном.

Каждое утро со станции поступал нетерпеливый запрос: будет ли сегодня катер? Катер был занят и прибыть не мог. Как назло, попутных судов также не было. Кобяков волновался. Приближался день выписки жены из родильного дома. Он все чаще останавливался у лодок, привязанных к корме баржи. Неотвязная мысль пересечь открытую часть моря в лодке не давала ему покоя.

— Владимир Степанович! Катера сегодня опять не будет. Я пойду на лодке?

— Выход в море на лодке запрещен. Синоптическая обстановка очень сложная, возможен шторм.

...Когда Владимир Степанович через час вышел на палубу баржи, он увидел вдали удаляющуюся лодку.

Тревожно заговорила «Кровля»: «Кобяков самовольно вышел в море на легкой лодочке. Держит курс на мыс Рожновский. Просим следить за морем и погодой. Перехватите лодку катером. Беспокоимся за его судьбу. Доложите директору...»

В это время Кобяков сильными, натренированными руками равномерно погружал весла в воду, подтягивал их на себя и делал рывок. Лодочка легко двигалась по воде, напоминающей литое стекло. Было тихо. Сквозь пелену перистых облаков просвечивало солнце.

...Он познакомился с Надей на танцевальной площадке. Потом они часто встречались, и томительное, смутное ожидание стало их спутником. Поступив работать на плавучую метеостанцию, он уехал и почувствовал, что ему не хватает этой девушки, завладевшей всеми его помыслами.

И вот у них родился сын... Надя, наверное, тоже думает о нем. Но она не знает, на какой шаг он решился.

А что поступок его безрассуден, Кобяков уже понял.

С востока надвигалась грозовая туча. Она густела на глазах и, заполняя последние просветы, закрыла солнце. Потянул слабый ветерок, н легкая рябь легла частыми морщинами на поверхность воды. А там, вдали, взрываемая резкими порывами ветра, вода рвалась вверх всплесками брызг, покрывалась серебром п, ворча, бежала за ветром, настигая лодку.

Кобяков хорошо понимал, какая опасность ему грозит. Он поставил лодку носом навстречу шквалу и, крепко сжимая весла, приготовился к борьбе. Он вспомнил родной корабль и друзей, долгие походы в хмурых северных водах.

Через минуту лодочка беспокойно забилась в беспорядочной качке. Волны, одна за другой, поднимали ее на свои гребни и бросали вниз. Иногда казалось, что после удара днищем о воду лодка рассыплется в щепы. Направлять п двигать ее по нужному маршруту было невозможно. Бакен судового хода, на который шел Кобяков, оказался в стороне и, кланяясь, все удалялся.

А закат уже гасил короткий осенний день. Путь все удлинялся. «Нужно идти по ветру к берегу и укрыться в затопленном лесу», — подумал он.

Сгустились тени. Отчетливо замелькали зовущие огоньки судовой обстановки. Вдали шло судно с зажженным прожектором. Луч его перескакивал с волны на волну, прощупывал при качке то воду, то воздух. Маленькое судно сильно качало, но оно упорно двигалось вперед.

«Кто бы это мог быть? — подумал Кобяков, внимательно рассматривая далекий бесформенный силуэт с подвижным световым щупальцем. — Надо обязательно подойти к ближайшему бакену и обождать около него судно!»

Вдруг он увидел свет в иллюминаторах. Судно повернулось боком. Значит, уходит в сторону? Кобяков вскочил и стоя замахал фонариком, закричал в темноту, пытаясь перекричать шестибалльный шторм.

Лодка, оставшаяся без управления, подставила борт под кипящую волну. Она, как перышко, подбросила вверх соскочившее из уключины весло. Кобяков схватил второе весло и сел на корме полузатопленной лодки.

Сжав зубы, напрягая руки, он пытался направить лодку к бакену.

С трудом он достиг качающегося бакена, вцепился за одну из перекладин треугольника и с цепью в руках прыгнул в темноту. Привязав лодку, начал размахивать фонариком, вызывать судно. Торопливые сигналы заметили. Сослуживцы давно искали его среди бушующих волн. Мокрого и усталого Кобякова приняли на катер.

...15 нашем поселке стоит небольшой одноэтажный домик. Своей свежей краской он ярко выделяется в зелени молодых березок и тополей. К этому домику часто подходят старые и молодые, с букетами цветов и подарками. Передав все няне, торопливо подходят к окну и бесцеремонно заглядывают внутрь.

Из раскрывшейся двери этого домика и вышел Кобяков. Он держал в руках драгоценный груз и широко улыбался.

— Не урони ты его, ради бога! — говорила идущая сзади Надя.

— Что ты, что ты! — отвечал он, а сам все крепче сжимал голубое одеяло. Широко расставляя ноги, шел он словно по качающейся палубе.

— Когда и на чем ты приехал?

Нет, не мог он рассказать жене всю правду. Маленький сын мог никогда не увидеть отца.

— За мной специальный выезжал наш катер. Капитан и механик просили поздравить тебя с сыном.

{Текст}

{Текст}

{Текст}

Пассажирский пароход вышел в открытое море. Любознательные пассажиры, следившие за шлюзованием, обменивались впечатлениями.

Молчавший до этого динамик, возвестил:

— Впереди по ходу судна, с левого борта, на узкой Стрелке установлен монумент «Волга». Авторы проекта московские скульпторы Шапошников, Малашкина и Донских.

Динамик умолк так же неожиданно, как и заговорил. Пассажиры кинулись к левому берегу, раскрывая на ходу фотоаппараты.

Перед ними освещенная солнцем, в легкой дымке утра серебрилась высокая скульптура. Капельки ночной росы искрились тысячами радужных брызг в складках длинного платья женщины. Толстая коса, словно венцом, окружала гордую голову. Спокойный, всевидящий взгляд следил за чем-то вдали, в легкой иене волн. Правая рука женщины указывала на рукотворное море, созданное по плану, который она держит в левой руке. Впереди реяла чайка как символ морских просторов.

— Вот она какая, Волга-матушка. Сколько о ней сложено песен, создано полотен, сказано чудесных слов! — воскликнула женщина в темных очках, видно, учительница литературы. Обо всем увиденном она говорила стихами.

— Это наша Сергеевна, — сказал мужчина с полевой сумкой, напоминающий вездесущих сельских заготовителей.

— Какая еще Сергеевна? Это же аллегория — Волга. Вы что-то путаете, — откликнулась та же женщина.

— Не знаю я ваших аллегорий... а вот когда скульпторы готовили эту статую, снимали Сергеевну. Платье ей из Рыбинского музея привозили — а не аллегорию.

— Кто эта ваша Сергеевна? — спросили несколько человек.

Оказавшись в центре внимания, мужчина приосанился и начал рассказ.

— Как-то летом капитан буксира пенсионер Хватов ловил на этой Стрелке окуней. Видит, рядом ходит представительный мужчина и дамочка в брюках. Посмотрят с одного места, с другого и о чем-то беседуют. Подошел он к ним: рыба-то все равно не клевала и спрашивает:

— Морем любуетесь?

— Море здесь красиво, нет слов, — ответила дамочка. — Но мы, папаша, не просто любуемся, задание имеем, здесь на Стрелке статую поставить — Волгой называться будет.

— Доброе дело — сказал капитан и спросил: — Какая же по-вашему Волга будет?

— Ну как вам сказать. Как в песнях, мать и кормилица, красива и горда, как царица. Видели статуи в музеях? Венеру, Психею и других.

— Вот что. Ваших Венер и цариц здесь не нужно. Ни к чему. Съездите в Пошехонье, в колхоз «Заря коммунизма», спросите там Сергеевну, каждый ее укажет. Не женщина, а диво. Слепите с нее и поставьте. Знатная Волга будет.

— А кто такая ваша Сергеевна? — спросили скульпторы.

— Учительницей была на дне моря, в Мологе, значит. Муж ее у меня на буксире к молодости механиком плавал. Переселились они от моря в Пошехонье, а тут и война пришла. Мужики ушли на фронт, а бабы ее председателем выбрали. Хорошо у них дело ладилось. Душа у Сергеевны золотая, а рука твердая. Сколько чужих слез она обсушила, когда похоронные получали. И сама не сломилась, только глаза суше стали. Не поленитесь, съездите и мне спасибо скажете.

И скульпторы съездили по адресу. Одели Сергеевну в платье из музея и снимали со всех сторон.

Сделали с нее эту статую и стоит с тех пор наша Сергеевна, и все на нее любуются.

— Ну, это похоже на сказку.

— Почему на сказку. Вспомните стихи Некрасова. Жил он под Ярославлем, и как писал о русских женщинах.

«Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет», — продекламировала учительница.

— Терешкова тоже ярославская, и в космосе побывала, — добавил кто-то со стороны.

— Все может быть. Художники часто пользуются натурой, здесь много правдоподобного, — пришли все к соглашению.

Услыхав такой пересказ, я вечером решил съездить в Пошехонье и встретиться с легендарной Сергеевной. У кассы разговорился со знакомой.

— Вернитесь домой без хлопот, — сказала мне Анастасия Яковлевна. — Никакой Сергеевны не существует. Ее выдумали и присваивают себе то брейтовцы, то пошехонцы, одним словом, живущие на побережье Рыбинского моря. Об этой легенде я слышала не раз. Знакома и со скульпторами и уверена, что они о легенде ничего не знают.

Я вернулся домой. В тот вечер мне чего-то не хватало. А потом начало казаться, что я и сам где-то встречал такую женщину.